Действия

Лель

Материал из 24pm

Павел Малахов
Лель

философская пьеса в стихах

в 3-х действиях и 4-х интерлюдиях

Также в пьесу вошли: «Ода гонителям» и «Ода пророкам»

Действующие лица

  • Конферансье, Морфей
  • Лель, старый поэт
  • Фа
  • Авось, девушка
  • Юнон
  • Мать
  • Отец

День 1.
Закат

На театральной сцене декорациями представлена небольшая квартира: посередине стоит круглый стол со стопкой бумаг и книг, рядом у стены стоит кровать. Выходит конферансье в строгом костюме.

Конферансье:

Всех вас приветствую, друзья,

В таком большом уютном зале.

Весь вечер с вами буду я

Следить, чтоб мы не заскучали.

Кто для чего сюда идёт:

Кому-то хочется общенья,

Но большинство от встречи ждёт

Досужего увеселенья,

Чтоб их театр развлекал,

Заставил плакать и смеяться,

От суеты дня отвлекал,

Всем позволяя расслабляться.

Но мы рискнём вам предложить

Иное времяпровожденье,

Где также можно всё забыть,

Но(!) погрузившись в размышленье.

Сегодня боги нас изволили собрать,

(И я их замысел для вас сейчас раскрою)

Чтоб вместе над судьбой поразмышлять

И эти мысли унести домой с собою.

Поправку сделаю друзьям монотеистам:

Нас Бог(!) собрал. А прочим атеистам

Скажу, не покривив своей душой:

Считайте, что вас случай вёл слепой.

У каждого свои на это взгляды,

Мы не догматики и всех вас видеть рады!

Нам дорог каждый зритель в этом зале.

Устраивайтесь те, кто опоздали.

Мы скоро начинаем представленье.

Прошу всех проявить к нам уваженье:

Про средства связи временно забыть,

А по возможности их вовсе отключить.

Под слова конферансье выходит пожилой человек, садится за письменный стол и начинает что-то писать.

Итак, представьте: мы сейчас в квартире,

В таком уютном и приватном мире,

Где год за годом всё стоит без изменений.

Здесь проживает позабытый всеми гений.

Он в совершенстве овладел искусством слова,

Но общество к такому не готово:

Его никто вокруг не понимает,

И он от этого тоскует и страдает.

Уж вечер за окном, день на исходе,

Последний раз он к записям подходит,

Чтоб перед сном ещё разок на них взглянуть,

Перечитает и отправится вздремнуть.

Конферансье молча наблюдает некоторое время за стариком. Вдруг тот засмеялся и закивал головой. Конферансье улыбается.

Смотрите, его мысль озарила,

А значит, снам придётся подождать.

Мне любопытно, что же это было?

Пожалуй, подойду, чтоб прочитать.

(подходит и заглядывает через плечо, хмурится, пытаясь прочесть)

Та-ак, что он пишет? Видно, вдохновенье!

Вот признак гениальности святой:

Торопится не упустить мгновенье,

Мысль хороша, а почерк – никакой!

(отходит и обращается к зрителям)

Сейчас как только он допишет строчку,

Слегка потянется, потом зевнёт,

Достанет с полки белую сорочку,

Переоденется и на покой пойдёт.

Старик начинает выполнять сказанное. Переодеваясь, подходит к окну, выглядывает в него и вздыхает.

Старик:

Жаль, заката не видать. Всё небо в тучах. Даром, что весна и всё цветёт – никакого весеннего настроения. Дождь накрапывает что ли?..

(всматривается)

...похоже пока перестал, но, чувствую, что это ненадолго. Тоска!

Старик идёт к кровати, расправляет её и ложится, периодически ворочаясь, пока говорит конферансье.

Конферансье:

Пока герой наш спать ложится,

Прибегнем к памяти моей,

По ходу пьесы пригодится

Знать, чем он жил до этих дней.

Рождён он был весьма ранимым

И очень чутким ко словам,

К упрёкам явным, как и мнимым,

Что вдоволь сочинял и сам.

Фантазией бог не обидел:

Он с лёгкостью ваял миры,

В них жил, играл, во снах их видел,

Делясь с друзьями до поры.

Когда печаль души касалась,

Иль радость захлестнёт волной,

То потрясенье выливалось

В стихи с наивной простотой.

Он этим творчеством делился,

Читал всем сам, давал читать

И очень скоро убедился,

Что лучше чувств не раскрывать.

На безобидные признанья

Ухмылки видел он в ответ

Иль безразличные киванья,

Иль унизительный совет, –

Всё близко к сердцу подходило,

Насмешки резали как нож,

А равнодушье убедило,

Что в нём таланта ни на грош.

Свой прирождённый дар поэта

Он заглушить никак не мог,

Но лет с пятнадцати (так где-то)

Никто не видел его строк.

С тех пор, в тиши уединившись,

Тетрадей много исписал,

От мира яви отстранившись,

Свои миры он создавал.

Старик, вздыхая, встал, попил воды и по пути к кровати задержался у окна.

Старик:

Ну, точно, опять пошёл дождь! Я уже и не помню, как небо выглядит. Что за весна!

(вздыхает и ложится спать)

Конферансье:

Он одинок, хоть и живёт среди людей,

Нет у него семьи, и нет детей,

Он угнетён, психический калека,

Нет близкого по духу человека.

Он замкнут, словно круг, в себя погружен,

Он убедил себя, что друг ему не нужен.

Дожив уж до таких преклонных лет,

Известен сам себе лишь как поэт.

Не то что славы не сыскал иль громких званий,

Но даже кратких о себе упоминаний.

Но как во всём – нет худа без благого,

Где виден крах, ищи расцвет другого.

Уединённость, отчуждённость очень кстати

Воображение в нём стали развивать и

Год за годом обществу взамен

Развили любопытный феномен:

Он очень ярко, живо, полноценно

Живёт во снах, и, что особо ценно,

Всё чётко помнит после пробужденья, –

А это очень редкое явленье.

Такое качество меня в нём привлекает.

Мы с ним друзья, хоть он меня не знает.

Я также в двух мирах, как он, живу,

Я бодр во сне и бодр наяву.

Старик ворочается, вздыхает и кряхтит – не может заснуть. Конферансье некоторое время наблюдает за ним.

Мне скажут: «Что же здесь такого?

Жить наяву и жить во сне –

Не дар, а быт, причём любого».

Но... большее доступно мне!

Ну что ж, представлюсь. Прочь догадки,

Хотя все любят погадать

(На эту слабость все мы падки),

Но пьесу нужно продолжать.

Меня вы знаете с рожденья,

Но ликов много у меня,

Я прихожу в ночных виденьях,

А также среди бела дня,

Явлюсь, бывает, мимолётно

Или надолго задержусь,

Блесну весельем искромётно,

Иль тяжкою тоской кружусь.

Каким бы именем назваться?

Мне люди дали много их,

Так что, по честности признаться,

Порой теряюсь среди них.

Конферансье делает несколько медленных шагов, перебирая в уме различные варианты.

В дни технологий и прогресса

Всё иностранное в цене.

Базары, радио и пресса

Подсказывают выбор мне.

Всем ближе Греции преданья,

Чем сказы мудрости своей,

В угоду вашим ожиданьям

Представлюсь именем Морфей[1].

Я тот, кто стресс поможет снять и

Успокоить в конце дня.

Вы жаждете моих объятий

И призываете меня.

Я повелитель сновидений,

Мой гнев – не гнев других богов:

Что может быть страшней мучений

Бессонницы, её оков,

Удерживающих вас от дрёмы?

Хоть обойдите целый свет,

Кто с этим хорошо знакомы,

Вам скажут – хуже пытки нет.

Старик тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок. Морфей продолжил:

Вы спросите: «Что за наряд?

Где лира, нимб, где крылья, тога?»

Что люди видеть в нас хотят,

То не существенно для бога.

К чему одежды для того,

Кто мыслью всюду проникает?

Не утаится ничего

От тех, кто все законы знает.

Но, чтобы смертных не смущать,

Мы облик нужный принимаем;

Стараясь моде отвечать,

Костюмы века одеваем.

Старик опять тяжело вздыхает и переворачивается.

Ну, что-то я заговорился,

Так наш герой и не уснёт,

Без сна лежать уж притомился

И моего прихода ждёт.

Весь день он ждал во сне забвенья,

Ведь в мире том он преуспел,

Преодолел рок невезенья

И свою робость одолел...

Старик:

Ну, где же ты, Морфей?! Не мучай, Позволь мне, наконец, уснуть.

Морфей:

Пора, друзья! Вам выпал случай

На сон со стороны взглянуть.

(подходит к старику)

Мой друг, мир снов тобой изведан,

Ты любишь в моём царстве быть.

За то, что искренне так предан,

Хочу тебя вознаградить.

Пусть сон твой ярче прежних станет,

Пусть в нём исполнятся мечты!

Раз мир видений тебя манит,

Я дам в нём то, что жаждешь ты.

В небесном мире правит только

Закон(!), и он для нас таков:

Дать человеку ровно столько,

На сколько человек готов.

Волью в твои виденья силы,

От яви их не отличишь,

Противны будут или милы –

Всё будет так, как ты решишь!

(обращается к зрителям)

Сейчас его приобниму

И пьесы действие начну.

Морфей обнимает старика, тот облегчённо вздыхает, успокаивается и засыпает.

Ночь 1.
Книга Леля

Сон 1.
Перед пресс-конференцией

Пожилой поэт (Лель) и представитель издательства (молодая девушка Авось) сидят в комнате ожиданий возле конференц-зала. Ждут, пока соберутся журналисты и читатели для встречи. Лель весь в белом, с густой седой бородой и усами. Авось одета в розовую юбку чуть ниже колен и такого же цвета блузку.

Авось:

У нас есть несколько минут,

Пока все люди подойдут.

Прошу, немного расскажите,

Как Вы стихи свои творите.

Как эту книгу написали?

(достаёт книгу и вертит в руках)

Какие мысли вдохновляли?

На что похоже вдохновенье?

Лель:

О-о-о! Это странное явленье!

Его не раз я испытал,

Но сути так и не познал.

Оно внутри меня родится

И выразить себя стремится,

Лишив покоя, пищи, сна,

Оно, как крылья для ума:

Взмахнёт — и он уже порхает,

Нектары мысли собирает,

Чудные образы находит,

И вот уже рука выводит

За буквой букву на листе...

Но, Боже мой, слова не те!

Они всего лишь отраженье

Того волшебного движенья,

Что ни один язык земной

Не сможет описать. Такой

Глубокий яркий мир,

Что там доступен в звуках лир,

На лист ложится искажённым,

Очарования лишённым.

Ни гению, тем пуще мне,

Не в силах выразить вполне

Те ощущения блаженства

От созерцанья совершенства,

Что вдохновение даёт.

Авось (указывая на книгу):

Но всё же есть конкретный плод

Тех невесомых ощущений.

Лель:

Да, плод-то есть, в том нет сомнений...

Но, пересматривая плод,

Я вижу: он уже не тот.

Авось:

Вы, значит, книгой недовольны?

Лель:

Да как сказать... В ней всё достойно,

В ней то, что я хотел сказать,

Но... Как бы это описать?!...

Опять вернёмся к вдохновенью.

Хотел бы знать, чьему веленью

Оно подвластно? Где исток?

Во мне? Вовне? Пока не смог

Нигде источник разглядеть

Не знаю даже, можно ль сметь

Такие мысли допускать.

Авось:

Но Вы поэт! Не вам ли знать?!

Лель (постепенно увлекаясь):

Хотя оно внутри меня,

Но не хозяин над ним я.

Оно – магнит, оно – та сила,

Что как пришла, так подхватила

И понесла куда-то ввысь,

Где для меня огни зажглись,

Маня к покинутому дому,

К чему-то тёплому, родному...

Волна нахлынет за волною,

И я плыву, и вслед за мною

Крылатых мыслей чудо-стая.

Резвятся, быстро нагоняя,

Промчались сквозь меня и вот...

Исчезли. Чистый небосвод

Передо мною синь раскинул.

Бездумен я, как будто сгинул,

Как будто нет меня совсем,

И в это время телом всем,

Всей глубью своего сознанья

Сливаюсь с ширью мирозданья...

(после паузы возвращается к действительности и рассеяно смотрит на Авось)

Вот так стихи я и пишу:

Я иль не я – сам не решу.

Что вдохновляет? Я не знаю,

Пишу о том, что ощущаю.

Не знаю, если честно, я,

(показывает на книгу в руках Авось)

Насколько книга та моя.

Авось (заслушавшись):

Как Вы красиво говорите!

Я попрошу Вас: повторите

Свой удивительный рассказ

На конференции. О Вас

Пусть знает больше Ваш читатель.

Лель (смущённо улыбаясь):

Ну, коли просит сам издатель,

Я расскажу, как я творю,

И, что хотите, повторю.

Авось:

Признаюсь честно, что сама

Германией увлечена.

Читаю я благоговейно

Всё, что пришло к нам из-за Рейна.

Лель:

Прекрасно! Как Вы их читали

На русском иль в оригинале?

Авось:

Ах, дар прочесть оригинал

Мне, к сожаленью, бог не дал.

Лель:

Жаль! Перевод слегка теряет,

Что автор передать желает.

Авось:

Вы понимаете немецкий?

Лель:

Меня учил ему отец, и

Мама знала сей язык,

Хоть хвастать я и не привык,

Но, слава богу, у меня

Гуманитарная родня.

В ней, как один, все полиглоты.

Так с детства я не знал заботы

Иной, как с книжкою в руках

Читать на разных языках.

Мне бы играть и веселиться –

Так нет, меня влекла страница,

Где, как в строю, за рядом ряд

Послушно символы стоят.

Сперва влеком был к начертанью,

Затем к прочтенью, к пониманью,

Проникся страстью я к словам -

И вот, теперь пишу уж сам.

Авось (задумчиво):

Вы полиглот... Вот уж не знала.

Признаться, я Вас не читала.

День так забит, что время есть

Лишь аннотацию прочесть.

Меня Вы заинтриговали...

Легко читать в оригинале?

Лель:

Тот, кто как я, взахлёб читает,

Любой язык одолевает.

Упорство в практике даёт,

В конце концов, свой сладкий плод.

Запоем Гёте я читал,

А «Фауст» – просто идеал...

Авось:

О да! И Фауста, и Гёте[2]!..

Я вижу – Вы меня поймёте...

И слог у них почти что равный:

Такой глубокий, мягкий, плавный.

Лель (удивлённо улыбаясь):

Вот как?! И кто из них вам ближе?

Авось:

Ну, Гёте рангом чуть пониже.

Вот Фауст – это высший слог!

Никто как он сказать не смог!

Какие образы находит,

Меня с ума он просто сводит.

Лель:

Да уж, оно не мудрено!

А с ним знакомы Вы давно?

Авось:

О, Фауста я с детства знала.

Как вечер – я под одеяло,

Возьму с собой фонарь и книжки

И ну читать без передышки.

О, Фауст, Фауст, мой кумир,

Раскрасил ты мой серый мир!

Я перечла его всего.

Лель:

И что Вам ближе из него?

Авось:

Люблю поэму «Мефистофель».

Лель:

Забавно! Кто же он?

Авось:

Картофель.

Лель:

Кто?!!

Авось (торопливо поправляется):

Нет, я вспомнила, что он

В поэме этой был лимон.

Ах, что за чудная поэма!

Как мастерски раскрыта тема!

Война меж разных овощей...

В ней, кстати, скрыта суть вещей.

Написано по стилю басни...

Ах, нет поэмы той прекрасней!

В ней люди – ягоды и фрукты,

А также овощи – продукты

Из огородов и садов.

Смысл басни в двух словах таков:

Там лук – герой простого рода,

Он представитель от народа,

Ведёт борьбу с корыстной властью,

С самоотверженною страстью.

А Мефистофель – принц богатый

(Сам дьявол, только не рогатый)

Народ свой рабством угнетает

И меры в алчности не знает:

Налогами нещадно душит,

А недовольство в тюрьмах тушит.

Лель:

А Вы читали «Чиполлино»?

Авось (умилённо):

О да, его любовь Мальвина

Была придворной дамой важной

Совсем девчонкой, но отважной,

И он из знатного был рода.

И вот, свела их мать-природа

В любви прекрасной, но слепой.

Их семьи, кстати, меж собой

Давно и кровно враждовали...

Ах, это, верно, Вы читали?..

Война в пустыне сорок лет...

Лель (замахав руками):

Остановите этот... свет!

Меня он больно ослепляет.

Ваш кладезь знаний... удивляет.

Мне лишь хотелось бы узнать,

Кто мог такое написать?

Неужто Фауст проявил

Так свой талант?

Авось (вздыхая):

Хоть он мне мил,

И много ценного создал,

Но это, вроде, написал

Другой известный господин.

Лель (в сторону):

Да уж, пожалуй, не один.

Авось (вспоминая):

Не немец он, наверняка...

Да... вроде русский... Я слегка,

Признаться честно, подзабыла,

Ведь так давно всё это было.

(говорит задумчиво)

Их лица предо мной кружатся

Э-э-э... Блок и Пушкин не годятся...

Не помню точно. Может Фет?..

Лель:

Познаний Ваших винегрет

Мой разум вряд ли переварит!

Авось:

Вы льстите!

Лель:

Что Вы! Тот, кто хвалит

В ответ на лестные слова,

Того народная молва

С давно минувших дней Крылова

Зовёт «петух», но это слово

Мне почему-то не по нраву.

Авось (задумчиво продолжая вспоминать):

Но кто же автор?.. Жалко, право,

Что память так меня подводит

Вы знаете?

Лель:

На ум приходит

Мне сразу несколько имён

Авось:

Неужто Фауст?

Лель:

Нет, не он.

Авось:

Ну всё ж, германец? Иль австриец?

Или другой какой ариец?

Лель:

Ну, про арийцев я не знаю...

Однако, снова замечаю,

Как к немцам Вы неравнодушны!

Авось:

Все остальные больно скушны!

Лель:

Ну что ж, германская земля

К себе Вас манит не зазря –

Взрастила множество талантов:

Певцов, поэтов, музыкантов,

Но и другие страны тоже

Полны талантами. Похоже,

Вы их вниманьем обходили.

Авось:

Возможно. Так Вы говорили,

На ум пришли к Вам имена?

Лель:

Ну да, и повесть не одна...

Авось:

Ну, так давайте, не томите,

Мне имена их назовите!

Лель:

Родари[3] – он был итальянец,

Шекспир Уильям[4] – он британец...

Авось (удивлённо):

Они работали дуэтом?

Лель (обескураженно):

Давайте лучше не об этом...

Заходит человек и делает знак, что пора выходить.

Сон 2.
Пресс-конференция

Зал пресс-конференции. Лель стоит за невысокой трибуной. В зале множество журналистов и поклонников, все одеты пёстро. Авось стоит в пол-оборота к Лелю и обращается к собравшимся.

Авось:

Всем добрый день! Мы рады вас

Приветствовать. У нас сейчас

В гостях прекрасный человек.

За свой в нелёгкой жизни век

Он многое успел создать:

Поэмы, пьесы написать,

Стихов без счёта и роман -

О них он нам расскажет сам.

Но так случилось: наш герой

Не выдал строчки ни одной

На публику. Всё под сукно

Писать талантам суждено.

На свои просьбы каждый раз

Обидный слышал он отказ.

Но все мы знаем, что удача

Идёт к тому, кто смог не плача

Судьбы невзгоды переждать.

Наш гость, по счастью, смог понять,

Что, кто терпеньем обладает,

Тот нужной цели достигает.

Счастливый случай улыбнулся:

Лицом издатель повернулся.

И вот, как результат трудов,

Он книгу в мир отдать готов

Под общим ёмким словом «Чувство»,

Нам демонстрируя искусство

Созданья образов прекрасных

В словах простых и очень ясных.

И, что нас больше интригует,

Свой сборник автор публикует

Под милым псевдонимом «Лель»[5].

О чём поёт его свирель?

Конечно, только об одном:

О чувстве важном и большом.

Как истинный певец любви,

Он дарит нам стихи свои,

Наполненные зовом ввысь,

Чтоб мы душою вознеслись

До райских кущ, до тех высот,

Куда любовь лишь доведёт.

Приятно в современном мире,

Где уж не верят доброй лире,

Иметь достойнейший пример

Влиянья лиры Высших Сфер.

Для слова вводного довольно,

А то я увлеклась невольно.

Своё вступленье завершаю,

Вас к обсужденью приглашаю.

Прошу. Кто первый? Начинайте,

Свои вопросы задавайте.

Или, быть может, кто решится

Своею мыслью поделиться?

Поклонник (поднимая руку):

Простите, можно мне начать?

Авось:

Пожалуйста.

Поклонник (смущается, говорит неуклюже, путаясь в словах):

Я покупать,

Признаться, книгу и не собирался,

А в день тот праздно в магазине ошивался,

Листал без интереса всякие журналы,

Смотрел форзацы книг, в уме им ставил баллы.

Но мне был знак, когда я мимо этой книги проходил.

Не суеверный я, но в этот раз поддался и купил.

(обращается к залу с восхищением, речь становится увереннее и стройнее)

Друзья мои, такого восхищенья

Я не испытывал от самого рожденья!

Настолько мысль ясна, настолько самобытна,

Доступна и проста, но в то же время скрытна.

Воздушность образов в бездумье увлекает,

Но размышлять их многогранность заставляет.

(к Лелю)

Я Вашу книгу словно Библию читаю!

Лель (желая скрыть смущение, достаёт белый платок и вытирает им лоб):

Так, значит, Вы поэт. С чем Вас и поздравляю!

Ведь только тот, кто сам в душе поэт,

Любви способен оценить священный свет.

Поклонник:

Да нет, ну что Вы! Я поэт никчёмный.

Мой дар, в сравненье с Вашим, очень скромный.

Я лишь умею рифмовать слегка,

Моя поэзия от Вашей далека.

Да и, признаться, до последних пор

Считал поэзию за бестолковый вздор.

Но с ней,

(поднимает книгу над головой)

друзья, мне новый мир открылся,

Я словно заново на белый свет родился!

Не признавал я раньше никаких авторитетов,

Жил сам в себе, не слушая ничьих советов,

Но вот теперь есть тот, кому не стыдно подражать.

(указывает на Леля)

Прочтя Ваш труд, я сам тружусь писать.

Переполняет меня творческое рвенье!

Вы мой кумир, учитель, вдохновенье!

Поклонник энергично аплодирует и его поддерживает весь зал.

Голос из зала:

Как шла у Вас над книгою работа?

Пожалуйста, раскройте нам хоть что-то!

Подробности нас всех интересуют,

Как мастера шедевры нам рисуют?

Зал поддерживает просьбу аплодисментами.

Лель (улыбаясь бросает взгляд на Авось):

Когда ко мне приходит вдохновенье,

Бросаю всё. Такое ощущенье,

Что я растраиваюсь где-то изнутри –

Три восприятия во мне и жизни три:

Один, сутулясь над бумагой, быстро пишет,

Второй на образы глядит и еле дышит,

Стараясь ни один не пропустить

И все подробности для первого раскрыть;

У третьего нездешние заботы,

Он устремляется в незримые высоты,

К чему – не ясно, облик высший скрыт,

Но, чуя на себе его магнит,

Он не способен ни на миг остановиться.

Так на бумагу текст без устали струится.

Вокруг я ничего не замечаю,

Летят стремглав часы, их не считаю.

Могу и день, и два так просидеть,

Готов от жажды даже умереть, –

Так мне приятен этот дивный труд.

Пока ко мне стихи мои идут,

Я так процессом этим увлекаюсь,

Что ни на что извне не отвлекаюсь.

Вот так и книга «Чувство» создавалась.

Совсем немного времени давалось

На краткий сон, на воду, корку хлеба;

Не видел ни земли тогда ни неба,

Но лист тетрадный для меня ожил,

Неистово над ним мой карандаш кружил,

С биеньем сердца мысль зарождалась

И под рукою в быстром танце осаждалась.

За сим движением я еле успевал!

Тетрадь до самой корки исписал,

Перевернул её, продолжив между строчек,

Писал быстрее, сделав меньше почерк.

И так тетрадью заменял тетрадь,

Забыв про улицу, про кухню, про кровать,

Ничто меня в те дни не отвлекало,

Лишь творчество мой разум наполняло.

Голоса из зала (заглушаемые аплодисментами):

Прекрасно! Браво! Восхитительно! Класс!

Авось:

Лель,

Благодарим Вас за рассказ! Ну а теперь...

Фа (поднимая руку):

Позвольте мне!

Авось кивает и жестом просит её встать. Та встаёт в строгом чёрном костюме, поднимает руку, призывая зал к тишине, говорит прозой. Собравшиеся переглядываются, удивляясь странной речи.

Фа:

Прошу прощения, что вынуждена разбить ваши приторные похвалы, но я действительно вынуждена это сделать, так как желаю быть правдивой. Я прочла Вашу книгу и вопреки мнению некоторых здесь собравшихся, считаю, что она не заслуживает ни одного из лестных и столь приятных, как я понимаю, лично Вам, Лель, эпитетов.

(В зале поднимается ропот, Фа говорит громче)

Она посредственна, сера, невыразительна и, в добавок ко всему, я бы сказала, чересчур напыщенна и амбициозна! В Ваших пространных рассуждениях читателю суждено плутать, пока он окончательно не запутается – они непоследовательны, скачут с одного предмета на другой, создаётся впечатление, что некоторые фразы вообще притянуты для рифмы.

Голос из зала:

Ну, знаете ли, вкус бывает разный!

Другой голос:

На всех не угодишь!

Лель (обескуражено):

Я не для славы праздной

Пишу, а потому, что требует душа.

Голос из зала:

По мне, так книга даже очень хороша!

Поклонник:

Она, однако, хочет Моськой[6] быть

И, лая, себе славу раздобыть.

Фа (с настойчивостью в голосе обращаясь к залу):

Я прошу выслушать меня до конца! Я никого не перебивала.

(Обращаясь к Лелю)

В Вашей книге ясно видна претензия на талантливость. Я подчёркиваю, что лишь претензия. Это обычное поведение для тех, кто ничего из себя не представляет.

Лель (достаёт чёрный платок и вытирает им лоб):

Я Вас прошу: меня не оскорбляйте.

Не нравится Вам автор – не читайте!

Коль я не в Вашем вкусе, стало быть,

И незачем на встречу приходить.

Фа:

Я пришла затем, чтобы дополнить пустые и льстивые слова, которые сыпятся на каждого, кто изловчится опубликовать свои фантазии. Такие, как Вы, прочтут какого-нибудь действительно гениального автора и находятся под ложным впечатлением, что сами могут так же писать. И вот начинаете марать бумагу и засорять умы окружающих своими никчёмными строчками. Для кого Вы вообще пишите, на кого ориентируетесь, какова Ваша целевая аудитория?

Лель:

Да ни в кого я своим творчеством не целю!

Голос из зала (насмешливо):

Похоже Вы неравнодушны к Лелю!

Лель:

Пишу я не за тем, чтоб привлекать,

А потому, что не могу я не писать.

Фа:

Скажите честно, кем Вы себя считаете? Пушкиным? Есениным? Хотя, как мы знаем, вы полиглот и значит выбор у Вас намного шире. Вы, вероятно, считаете себя преемником Шекспира или Байрона? Может быть, Гёте? Но я вынуждена Вас огорчить: Вы явно до них не дотягиваете. Ваше (с позволения сказать) творчество ни на кого из них не похоже.

Лель:

К чему сравнения? Они совсем не кстати!

Все люди разные: от нищего до знати,

От самородка до лентяя, идиота -

Неповторимы все, всех различает что-то.

С рождения разнимся мы по Божьей воле

В своих телах, а в творчестве – тем боле.

Сравнит ли кто колибри и павлина?

И лучше ль мак, чем дикая малина?

Заслуги каждого его весами взвесьте.

То хорошо, что на своём же будет месте.

И человек – не исключение в природе:

Всяк в своё время был рождён, в своём народе,

В своих условиях он рос и развивался,

Своими мыслями с годами наполнялся.

Талант, он самобытным должен быть,

Чтобы свою струю в поток всей жизни влить.

Я не стремлюсь стать ни Гомером, ни Шекспиром,

Я не тщеславен, не намерен править миром.

С людьми желаю мыслью поделиться

Той, что внутри меня дозреет и родится.

Я не хочу безмерно мудрым слыть,

Хочу быть тем, кем я достоин быть!

Фа (после недолгого молчания):

Это пустые слова. Я, как ответственная гражданка, а тем более журналист, обязана отслеживать все движения в обществе и вовремя на них реагировать, чтобы оградить людей от негативного воздействия. Журналист – это страж общества, и я с гордостью выполняю это призвание. Завтра в полдень мы собираемся на центральной площади.

(язвительно и с вызовом)

Вас некоторые люди называют светлым человеком с чистыми помыслами. Не желаете ли и Вы принять участие в нашей акции очищения.

Лель (с сомнением):

От Вас призыв звучит как будто на сожженье,

Но я готов рискнуть на это приключенье.

Фа:

Вот и отлично! Должна заметить, что Вы очень проницательны, Лель! Завтра мы будем публично сжигать Ваши книги.

В зале поднимается гул. Фа демонстративно выходит, довольная собой.

Сон 3.
Дерзость молодости

Дом Авось. Кабинет с книжными полками, круглым столом, стулом и диваном. Расположение мебели напоминает квартиру старика. Лель с любопытством оглядывает отведённую ему комнату. Заходит юноша Юнон, брат Авось, и стоит молча у дверей, разглядывая гостя.

Лель (заметив Юнона):

Ты кто?

Юнон:

Юнон.

Лель:

А где Авось?

Юнон:

Ей по делам уйти пришлось.

Лель:

А ты-ы... здесь как?

Юнон (подходя и протягивая руку для рукопожатия):

Её я брат.

Раз Вы наш гость, то я Вам рад.

Лель (жмёт руку и представляется):

Да, извини, рад встрече нашей!

Лель.

Юнон:

Знаю.

Лель:

Вот, любуюсь вашей

Гостиной...

Юнон:

Это кабинет.

Со всей земли здесь знаний свет

Собрался, можно так сказать.

Отец наш любит почитать.

Сейчас в отъезде он. А Вы

Надолго к нам?

Лель:

Нет-нет. Увы,

Хоть и хорош ваш городок,

Но мне вернуться нужно в срок.

Да я б и вовсе не остался,

Но по делам здесь задержался:

Издательство сестры твоей

Займёт меня на пару дней.

И вот Авось (как это мило)

Меня к вам в гости пригласила.

Юнон (в сторону с сарказмом):

Да уж, ни дать ни взять мила!

Зачем его к нам привела?!

Лель:

Что говоришь?

Юнон:

Да так... пустое.

На время Вашего постоя,

Так как свободных комнат нет,

Мы сможем только кабинет

Вот этот предложить для Вас.

Как Вам? Не мрачно?

Лель:

В самый раз!

Я с детства рос средь книжных полок.

Юнон:

Сдаётся мне Ваш день был долог.

Могу постель Вам разложить,

Могу и ужин предложить.

Лель (разглядывая книги на полках):

Благодарю, я сыт вполне.

А расскажи ты лучше мне:

Когда придёт сестра твоя?

Юнон:

Лишь к ночи, полагаю я.

Она у Фа ваш митинг обсуждает.

Лель (задумчиво хмуря брови):

Да... этот митинг... он меня пугает.

Какая-то нелепая затея!

Вопрос невольно зреет: кто я, где я?

Уж не ведьмак ли в инквизиторском подвале?

Меня, ей богу, нынче приковали

К столбу позора с едким ярлыком.

Ты знаешь Фа?

Юнон:

Кто ж с нею не знаком?!

Лель (возмущённо):

За что она ко мне так прицепилась?

На конференции ругалась да бранилась.

Не так дурно моё уж сочиненье,

Чтоб заслужить такое обращенье.

А как нелепо мысли выражает,

Как будто о поэзии не знает!

Ведь это же позор для журналиста

Так речь свою оформить неказисто:

Слова удачные никак не подберёт,

На каждой фразе ритм и рифму бьёт.

Такой поток бездарной глупой брани

Не доводилось, слава Богу, слышать ране.

Она со мной вела беседу дерзко так,

Как будто я её смертельный враг.

Вот говорю, и чувство возмущенья

Во мне кипит...

(шумно выдохнув, продолжает спокойно)

Фу, всё. Прошу прощенья...

Но в этот раз с врагом ей повезло:

Не помню причинённое мне зло.

Хоть эта Фа и редкостная птица,

Хотел бы я с ней всё же примириться.

Юнон:

С ней аккуратным надо быть вдвойне:

Желаешь мира – будь готов к войне.

Лель:

Ну, это очень старая сатира:

Коль кто с оружием, то не видать и мира.

Оно не для того им мастерится,

Чтобы потом до случая пылиться.

Кто логику такую применяет,

Тот лицемерит и вражду скрывает.

Юнон:

Как знаете! Могу лишь дать совет,

А Вам решать: принять его иль нет.

Я с Фа знаком не близко, но довольно.

Лель:

От слов её меня тошнит невольно.

Она, сдаётся мне, психически больна.

Юнон:

Но всё ж, признайте, в них она сильна.

Лель:

Что-что, а это у неё, конечно, есть.

Юнон:

А кроме этого она сильна на месть.

Лель:

На месть? Постой, за что мне мстить не знаю.

Я эту Фа сегодня первый раз встречаю.

Мы спорили, но был тактичен я.

Юнон:

Ну, Фа — она по сущности змея.

Да вообще, что надо для людей,

Чтобы поднять пожар своих страстей?

Что ревности огонь, что пламя мести

Способны из искры раздуть на месте

Без всяких основательных причин.

Источник всех страстей всегда один:

Всё от того, что правит в людях самость,

Её задеть любая может малость.

Не любят они тех, кто лучше их.

Будь ты покладист, скромен и примерно тих,

Или, напротив, жизнь в тебе пылает

И жарким пламенем вокруг всех зажигает;

Любая из противоречивых черт,

Любое знание, в котором ты эксперт,

Иль даже не эксперт, а просто что-то знаешь,

Или не знаешь, но того не прикрываешь,

Иль кто талантом выделиться смеет,

Которого завистник не имеет, –

Ну, в общем, всё, чем ты на прочих не похож –

Всё зависть вызовет, а вместе с ней и ложь.

И эта ложь к тебе так будет прилипать,

Что не узнает вскоре и родная мать.

Значенья нет, в годах ты или юн,

Свой меч не отведёт завистник-лгун.

Заходит Авось с подносом, на котором дымятся кружки чая, раздаёт чай.

Юнон:

Ты ещё здесь?

Авось:

Я не могла уйти,

Чтобы для гостя чай не принести

Юнон (раздражённо):

Я предлагал уже, он сыт...

Лель (улыбаясь Авось и беря у неё чашку):

Но чашку чаю

Я с удовольствием и сытый выпиваю.

Юнон с удивлением смотрит на отвернувшегося от него Леля. Авось (тихо Юнону):

Ты просто не умеешь предлагать.

Лель:

Вы же останетесь, чтоб с нами поболтать?

Авось:

Но только лишь на несколько минут.

Меня, увы, дела уйти зовут.

Лель:

Авось, мы с Вашим братом обсуждаем

Откуда ненависть берётся. Приглашаем

И Вас принять участие в беседе.

Авось:

Какая тема мрачная!

Юнон:

В соседе

Любом мы это чувство обнаружим.

Авось (в сторону):

Тебе для этого и повод-то не нужен.

Лель (поворачиваясь к Юнону и с интересом его разглядывая):

Так значит ненависть из зависти родится?

Юнон:

Да.

Лель:

Что же, с этим можно согласиться.

А зависть, значит, из-за самости растёт?

Юнон:

Всё так.

Лель:

И к ней людей, ты говоришь, ведёт

Малейшее отличие в чертах,

Будь то малыш или старик в летах?

Юнон (нравоучительным тоном):

Коль добродетель в том они увидят,

То за неё Вас и возненавидят,

Но если в тех чертах увидят грех,

То будет Вам признанье и успех.

За них никто всерьёз Вас не осудит,

Лишь пожурят, но так Вам проще будет.

Людей в других пороки привлекают,

Они себя(!) за их счёт возвышают.

Не за достоинства мы любим, за грехи

Тем лучше Вы, чем боле вы плохи.

Лель (немного подумав):

Ты прав... отчасти, но таких людей

Не так-то много среди массы всей.

И зря себя ты к этой группе причисляешь,

Я полагаю, ты любви ещё не знаешь.

Высокая любовь, та, что в веках воспета

Растёт в лучах божественного света!

Её источник – добродетель, а не грех, –

Вот та любовь, к которой тянет всех!

Авось:

Вы рассуждаете умом, как все мужчины!

Для истиной любви не разыскать причины.

Её лишь чувствуешь, когда приходит срок,

Но объяснить её пока никто не смог.

Она не ведает ни зла и ни добра

Ни то, ни то не в счёт, когда придёт пора.

Влюбиться можно в негодяя и в святого.

Нет выбора для чувства никакого.

Она не знает ни условий, ни времён,

Хоть стар, хоть млад, хоть глуп ты, хоть умён –

Как Солнце светит всем без исключенья,

Так и влюблённый не для развлеченья,

Не от корыстных помыслов, не ради цели,

Не для себя он любит, в самом деле,

А просто любит. Любит просто так!

Юнон (фыркая):

Так любит разве что законченный дурак!

Лель (примиряюще):

Сколько людей, похоже, в мире – столько мнений.

Юнон (напористо):

И каждый думает, что он(!) прав, без сомнений.

Авось (с вызовом):

Но так и есть, ведь каждый прав в своём.

Юнон (смеётся):

Сказавши разное, мы правы все втроём?

У женщин логика, что юркая змея:

(кривляется, делая замысловатые фигуры)

Куда не повернёт – везде правдивая.

Кто вас с такою логикой поймёт?

Авось (нахмурившись, обращается к Лелю):

Юнон за женщиной ума не признаёт.

Что ж ухожу, не буду больше вам мешать,

Вам без меня приятней будет продолжать!

Авось, обидевшись, порывисто уходит.

Лель (вдогонку):

Авось, не горячитесь...

Юнон:

Пусть идёт!

(передразнивает)

«Юнон за женщиной ума не признаёт!»

Да как признать? У них семь пятниц на неделе!

Лель:

Ты груб с сестрой.

Юнон (разгорячёно):

Да просто надоели

Её замашки и манер такой...

Зачем полезла в разговор мужской?!

Не женская задача рассуждать!

Её не звал никто, могла б и помолчать.

У женщины иной уклад ума.

Она, Вы слышали, призналась нам сама,

Что лишь мужчины могут здраво размышлять,

А женщине довольно ощущать.

(наигранно умиляясь)

Любовь, цветы, рассветы, ахи-охи...

Лель:

А чем они, по-твоему, так плохи?

Юнон:

Всё это не серьёзно, всё пустяк.

Серьёзней надо быть!

Лель:

Вот значит как!

Напрасно над сестрой, Юнон, смеёшься.

Хоть сам себе ты в том не признаёшься,

Но, я уверен, чувствуешь: Авось

По-своему права...

Юнон:

Ну, началось...

И Вы туда же! Хватит мне морали!

Мне все, кому не лень, её читали...

Лель (спокойно):

Вот стол: он круглый, чёрный, из сосны.

Сказал я разное, но все слова верны.

Так стол мы видим, можем осязать,

А как любовь правдиво описать?

У каждого своё здесь пониманье:

По мере опыта, по мере осознанья.

Любовь – алмаз изящный, многогранный,

Для каждого приятный и желанный.

Лишь часть её мы можем объяснить,

Но часть сокрытой продолжает быть.

Внимание, терпимость, уваженье –

Всё есть любви кристалла отраженья.

А в целом мощь её настолько велика,

Что проникает сквозь пространство и века.

Лишь этой силой можно созидать.

Всем миром даже сможет обладать

Тот, кто откроет весь её секрет,

Так как мощнее силы во Вселенной нет.

Юнон (после раздумья, нехотя):

Ну, может быть...

Лель:

Непросто соглашаться...

Особенно с привычкой потешаться

Над тем, что не обдумано ещё,

Но ты не торопись, обдумай всё.

Нет, не сейчас, с собой наедине,

Не сдав позиций, а расширив их вполне.

Юнон (в сторону, презрительно):

Что в нём сестра нашла?! Не понимаю!

Но образ мудреца я развенчаю!

(громко Лелю)

Уж не волнуйтесь, я легко и не сдаюсь!

Лель:

Однако же, признаться, я дивлюсь

Как глубоко, Юнон, ты рассуждаешь!

И темы не простые задеваешь.

Каков твой возраст, если не секрет?

Юнон:

Уже пятнадцать с половиной лет!

Лель:

Скажи на милость, даже с половиной!

Юнон (вспыльчиво):

К чему ирония?!

Лель:

Прости меня, но к внешности невинной

Никак не ожидаешь получить

Столь острый ум...

Юнон (грозно):

Изволите шутить?..

Лель:

Нет, нет! Сейчас я говорю вполне серьёзно!

Не обижайся на меня, не хмурься грозно.

(играет бровями, стараясь развеселить Юнона, и когда тот улыбается, продолжает)

Так, значит, твой совет: обороняться?

Юнон:

Уверен! Но не думайте стесняться!

Она поход крестовый собирает,

А Фа себя моралью не стесняет:

Ложь, хитрость, клевета и пулемёт,

Хоть лазер, коль его она найдёт,

Удавка, яд, кинжал — всё в арсенале.

На мирный договор пойдёт едва ли.

Лель (смеясь):

Ты описал её как бестию из ада,

Рога и хвост добавить только надо!

Змеиный образ встал передо мною.

Юнон:

Так я и говорю: она змея змеёю –

Не по злобе кусает, не для славы,

Не для корысти или для забавы,

Она такая — в том её природа,

Как говорят: в семье не без урода.

Лель:

Ну что ж, я вижу, выбора-то нету!

Пожалуй, приступлю тогда к памфлету.

Ох, как мне тяжек этот слог нападок,

От едких слов потом и мёда вкус не сладок.

Рождён я для полёта, не войны!

Виновным оказался без вины

И вынужден про гадости писать.

Юнон:

В полёте тоже можно воевать.

Лель:

Ты, в самом деле, мудр не по годам!

Позволь и я тебе совет свой скромный дам.

Юнон:

Всегда я рад прислушаться к совету,

Коль в нём следов высокомерья нету.

Лель:

В моём совете нету униженья.

В тебе я вижу разума движенье.

Само оно похвально и прекрасно,

Но под влияньем гордости – опасно.

Юнон:

Наверное, не «гордость», а «гордыня»?

Лель:

Да, так верней, но главное не имя,

А то, как ты с людьми себя ведёшь.

Авторитетов, чай, не признаёшь?

Юнон (подняв брови):

Уж намекаете Вы, Лель, не на себя ли?

Лель (смеясь):

Ну, нет! На эту роль я подойду едва ли.

Не на себя, на тех, кто смотрит шире,

Ведь мудрецов уж столько было в мире!

Советую их мысли почитать,

Чтоб мудростью логичность обуздать.

Философов античных, например.

Кому-то будет скучным тот манер,

Каким они ведут своё ученье,

Но многие находят вдохновенье

В тех образах, что мысли их слагают.

Века идут, а их труды читают.

Юнон:

Возможно вскоре, а пока не знаю...

Вы ж не теряйте время!

Лель:

Всё, я приступаю.

Юнон уходит.

Лель:

Ах молодость... беспечность и страданья.

В ней силы есть, но нету пониманья,

А сила без контроля разрушает.

Нередко в жизни гениев бывает,

Что так он в молодость свою накуралесит,

Что чаша глупого и злого перевесит,

И чтоб исправить крен на пользу блага

Всю жизнь потом в поту трудится надо.

И как же быть, что можно здесь поделать?

Любую брешь придётся нам заделать,

Всё, что разрушили, своими же руками

Должны восстановить мы будем сами.

Так будет мудрым тот, кто, жизнь любя,

Умеет контролировать себя.

(садится за письменный стол, кладёт перед собой чистый лист бумаги и берёт ручку)

И сколько мне ещё придётся написать,

Чтобы себя в своих глазах же оправдать?..

Сон 4.
Памфлет

Лель задумчиво сидит за письменным столом.

Лель:

Уж полчаса гляжу на этот лист пустой,

Но в голове не зреет мысли ни одной.

(думает)

Как двоечник, ей Богу, вот конфуз!

Видать, в большой опале я у муз.

Ну, хоть бы первая легла на лист строфа!

Что можно рассказать про эту Фа?

(думает)

Сатирой высмеять манеру говорить?

Про предков что-нибудь намёком пошутить?

(думает)

Быть может, её внешность описать,

Про платье чёрное чего-нибудь сказать?..

Постой-ка, ведь не платье, а пиджак

На ней надет был...

(вспоминает)

...Точно! Так-так-так!

Хоть женщина она, но как мужчина

Себя ведёт. Какая здесь причина?

Возможно, не уверена в себе?

Разочарована в любовнике? В судьбе?

(пишет)

Ну вот, уже три строчки появились,

И мысли за идею зацепились.

Начало есть. Не густо, но хоть что-то.

Писать памфлет – нелёгкая работа!

(пишет, отрывается и осматривает написанное)

Довольно едко, но в памфлете подойдёт.

Посмотрим, как теперь Фа запоёт!

(замер от пришедшей мысли)

Фа? Фа! Так это же ведь нота!

Ну, чувствую, заладилась работа!

(довольный потирает руки)

Голубушка, не только Вам дано

В глазах соседа разглядеть бревно.

Найти изъян хоть в ком – проблемы нет,

Лишь только стоит вытащить на свет,

Да приглядеться! В миг любой пустяк

Так исказиться, что ого! Итак...

(подняв глаза кверху, рассуждает)

Фа – нота средняя в коротком ряде нот.

Как этот факт получше взять нам в оборот?

Раз средняя – всё хочет усреднять:

Тех, кто пониже, будет поднимать,

Кто выше, тому голову отсечь.

Всех заставляет в одно ложе лечь,

С Прокрустом[7] её следует сравнить!

(улыбается)

Я разошёлся! Так тому и быть...

(пишет)

Так, хорошо, страницу допишу,

Пройдусь немного, садом подышу.

(пишет и хмурится)

Как трудно стих идёт, чего-то не хватает,

Рука над каждой строчкою в сомненьи зависает.

Как-будто что-то мне препятствует писать,

Хоть мысли есть, но очень сложно рифмовать.

(вздыхает, пишет дальше, заканчивает страницу, поднимает её, критически разглядывая)

Ну, будет в остроумьи упражняться,

Пожалуй, стоит ненадолго оторваться.

(подходит к окну в сад, открывает, вдыхает полной грудью свежий воздух)

Как хорошо! Какая благодать!

Пойти бы в сад немного погулять...

Но не сейчас... как допишу памфлет,

То перед сном пройдусь. О, что за свет

Луна даёт, как мягко он струится

И в яблонях так сказочно искрится!

Как видно дождик был, а я и не заметил,

Но дождь прошёл, и небосклон вновь светел,

И туч на горизонте не видать.

Уже темнеет, Солнце почивать

Зовёт нас, но сияние Луны

Поэту не даёт увидеть сны.

Когда дневной мир тихо засыпает,

Поэта муза чаще посещает.

Ну как не восхититься тишиной?!

Дневной шум спал, и тихий звук ночной

Ласкает ухо, суета ушла,

И мысль другой дорогою пошла,

Уже не мечется меж будничных забот,

А плавно к вечному чему-то нас ведёт.

(медленно и с наслаждением вдыхает)

Гармония – вот слово-ощущенье:

В нём запах, звуки, цвет и освещение,

В нём мерное качанье стебелька

От лёгкого движенья ветерка.

Как хорошо! Какая благодать!..

Как жаль, что вынужден я глупости писать!

(возвращается к столу и, перечитывая написанное, ужасается)

Не верю своим собственным глазам!

И эту гадость написал я сам?!

Конечно, Фа груба, и мне обидно...

Ну Бог с ней, с Фа! Я мыслю позитивно!

(комкает лист и выбрасывает)

К чему памфлет? Составлю лучше оду,

В ней воспою от тёмных чувств свободу,

Воздам хвалу гонителям, врагам,

Пример терпимости и несломимой воли дам.

«Всё к лучшему!» – такой девиз в основу

Я положу восторженному слову.

(склоняется над листом и быстро пишет)

Ну вот, другое дело! Строчки льются!

Пускай теперь над книгою смеются,

Пускай меня в грехах всех обвиняют,

И грязью с головою закидают.

Нападки не по мне, я всё ж певец любви!

Не изменить своей природе, хоть порви,

Хоть бей, хоть режь, но качества души

Во мне им не удастся задушить.

Лель продолжает увлечённо писать. Незаметно заходит Авось и наблюдает за ним от порога. Лель, закончив, откидывается на спинку стула и, замечая её, тут же выпрямляется.

Лель (удивлённо-обрадованно):

Давно Вы здесь?

Авось:

Ах, Лель, Вы извините!

Я ухожу.

Лель:

С чего же? Проходите!

Авось:

Я помешала Вам...

Лель:

Ничуть! Я ставлю точку,

Как раз последнюю дописываю строчку.

(демонстративно ставит точку и встаёт ей на встречу)

Юнон мне говорил, Вы к Фа ходили?

Авось:

Да, завтрашний мы митинг обсудили,

Я настояла, чтобы было Ваше слово!

Вы не упустите, ведь, случая такого,

Чтобы открыто и прилюдно оправдаться?

Я полагаю, каждый должен защищаться,

Отстаивать свои идеи, взгляды.

Лель (иронично):

Я представляю, как мне будут завтра рады,

Им будет новый повод поглумиться...

Авось:

Но и отмалчиваться тоже не годится!

Лель:

Да-да, Вы правы, выступать я буду,

Хоть не особо верится такому чуду,

Что речь моя кого-то убедит...

Авось (с жаром):

Но тот, кто верит, тот и победит!

Лель:

Да, это так, по вере воздаётся,

Так что увереннее завтра быть придётся.

(вздыхает)

Как трудно говорить, когда не понимают,

Освистывают, гонят, оскорбляют.

Всё ж, иногда мудрее промолчать.

Сперва я и не думал отвечать,

Но брат Ваш убедил меня, хитрец.

Авось (в сторону):

Хоть что-то доброе он сделал, наконец!

(к Лелю с напором)

Раз вызов брошен, то негоже отступать!

Насмешкам следует отпор достойный дать!

Лель:

Вы так воинственны, как нынче был Юнон.

Авось (хмурясь):

Не надо сравнивать, мой братец – пустозвон!

Лель (смеясь):

Как всё же родственная связь на вас видна!

Авось (с лёгким раздражением):

Вам только померещилась она!

Ни капельки мы с братом не похожи!

Серьёзней я...

Лель:

Он говорил мне то же!

И так же был напорист и упрям,

Я помню, в молодости был таким и сам.

Весьма разумно брат Ваш рассуждает!

Авось (горячо):

Он говорит о том, чего не знает!

Лель:

Ну почему же, логика в нём есть.

Авось:

Не логика — мальчишеская спесь!

Ему б всё возражать, всё б петушиться.

Он сам с собой готов не согласиться,

Вот лишь бы хоть чего-нибудь сказать!

Лель:

Он учится красиво рассуждать.

Такой уж возраст. Все его проходят.

Авось:

Но этим он порой меня доводит

До белого каления!

Лель (примиряюще):

Авось,

Вам, думается мне, самой пришлось

Не так давно пройти через его года,

Отрочество – оно не навсегда,

Но это время очень интересно.

Вы сами для себя признайтесь честно:

Не видите ли в нём саму себя?

Авось:

Такою дерзкой не бывала я!

Лель:

Как правило, в других то раздражает,

Что человек в самом себе скрывает...

Авось (с надрывом):

Неправда! Я такою не была!

Лель (поднимая руки и ретируясь):

Ну нет, так нет...

Авось (сквозь слёзы):

Я всё бы отдала,

Чтоб в семьях разных с ним мы очутились

Или, быть может, вовсе не родились.

Что за проклятие иметь такого брата!

В чём провинилась я, за что идёт расплата?!

Всё детство с ним возилась, помогала,

Всё лучшее, что было, отдавала,

А он в ответ грубит и строит рожи,

Хотя на восемь лет меня моложе!

Когда же, наконец, он подрастёт

И поскорей от нас куда-нибудь уйдёт?!

Иль мне бы поскорее дом покинуть,

Чтобы занозу наших встреч из сердца вынуть.

Ведь каждый день – как камень на душе.

В таком аду три года я уже.

Все ссоры наши в каждом сне я вижу.

Порой мне кажется, его я ненавижу!

Лель:

Вы любите его!

Авось (рыдая):

Ну, вот уж нет!

Лель (стараясь успокоить):

Позвольте, я открою Вам секрет:

Любовь и ненависть – два чувства очень близких.

От самых высших наших чувств до самых низких

Не так-то далеко, лишь нужно сделать шаг.

Бывает, не понятно нам, кто друг сейчас, кто враг.

Тот, кого любишь, может вдруг предать,

А враг полезным и приятным стать.

Авось:

Вы странные мне вещи говорите,

Неужто, убедить меня хотите,

Что ненависть равна любви по силе?

И что врагов своих Вы как друзей любили?

Лель:

Нет, к сожалению, мне это не дано,

Но я стремлюсь к такому счастью всё равно,

Терпимость избавляет от оков:

Где царствует любовь, там нет врагов,

Ведь ненависть – любовь без пониманья,

И потому она несёт в себе страданья,

Но ненавидящий вам сможет подтвердить,

Что ненависть способна вдохновить

Ничуть не меньше, чем любовь.

Авось:

Я это вижу.

Хотя сама я не скажу, что ненавижу,

Но в брате чую ненависть ко мне.

Лель:

Он любит Вас.

Авось:

Неправда! В каждом дне

Я вижу подтверждение другому!

Лель:

Я дам ответ явлению такому:

Семейное родство так крепко оплетает,

Что очень часто боль для близких доставляет;

Чем ближе к сердцу человек, чем он роднее,

Тем уязвимей для него мы, тем больнее

Все колкости его, его нападки,

Нам режут глаз любые недостатки,

Любой его изъян — для нас мученье,

Любая слабость будет огорченье.

Да, правда, слово ранит глубже стали,

Но эти раны быстро б заживали,

Произнеси их кто-нибудь другой,

Нам некто не знакомый и чужой.

Но в семьях, к сожалению, бывает,

Что кто-нибудь тебя не понимает,

От этого он начинает злиться,

Так даже может ненависть родиться,

Но стоит понимания добавить,

И всё в любовь возможно переплавить.

Как утешение Вы эту мысль примите

И брата своего, прошу, простите.

Вы – женщина, Вам это проще будет.

Авось (всхлипывая):

Я рада бы, но он-то не забудет.

Он рад стараться пакостей наделать.

Боюсь, его уже не переделать.

Лель (примиряюще):

Ну и не надо. Пусть меняется он сам.

Авось (успокоившись):

Однако не подумайте, что к Вам

Зашла я лишь затем, чтоб пореветь

Или подслушивать...

Лель:

Ну что Вы! Как мне сметь

Такое даже в мыслях допустить?!

Авось:

Я Вам хотела книжки предложить.

Когда от Фа сегодня возвращалась,

Мне утренняя встреча вспоминалась,

И почему-то начало казаться,

Что Вы тогда изволили смеяться

Над книгами, что в детстве я читала.

Мне, между прочим, мама их давала,

А у неё по части книжек вкус отменный.

Я до сих пор возьму попеременно

То Фауста, то Шиллера, то Фета.

Лель:

Позволите ли мне взглянуть на это?

Авось:

Конечно! Для того я и зашла.

(перебирает книги на полках)

Не это... это после... вот, нашла!

Мы с Вами вот об этих говорили.

(передаёт книгу)

Вот «Мефистофель». Утром Вы шутили,

Что будто его двое написали...

Лель (озадаченно разглядывая книгу):

Я не шутил...

Авось (показывая на надпись на обложке):

Вот! Фауст!

Лель:

Где Вы взяли

Такую книгу?!

Авось:

Я же говорила:

Их маменька мне в детстве подарила.

Лель:

Глазам своим не верю!

Авось:

Что такого?

Вы же читали Фауста.

Лель (листая страницы):

Другого!

И говорилось в книге вовсе о другом...

Авось:

Я с детства знала только о таком.

(кладёт ещё одну книгу на диван)

Вот это тоже после посмотрите.

Я Вас прошу, Вы долго не сидите,

(шутливо)

Вам нужно выспаться, получше отдохнуть,

Чтобы на митинге случайно не уснуть.

Лель (продолжая листать страницы):

Ну, это мне там точно не грозит.

Авось (неуверенно):

Так, я пойду?.. А то весь дом уж спит.

Мне оставаться с Вами дольше не прилично,

Я в это время сплю уже обычно.

Лель (отрываясь от книги):

Да, да, конечно, добрых снов!

Авось:

Спокойной ночи!

Авось уходит.

Лель (перелистывая страницы):

Прелюбопытно... вот так штука... странно очень...

(зачитывает, меняя голос по ролям)

« – ...Сюда идёт сам принц Лимон

– Что? Мефистофель? Это он

Народ наш рабством угнетает

И меры в алчности не знает!

Мне дядя Тыква рассказал,

Лимон опять указ издал.

– Небось, ещё один налог?

– А Мефистофель разве б смог

Не для себя закон издать?

– Да! Нас он будет уверять,

Что всё заботится о нас...

– Вот он идёт читать указ!..»

(недоумённо закрывает книгу)

Что за подвох? Быть может шутка?

Читать такое как-то жутко.

Если серьёзно подойти,

То можно и с ума сойти.

Отложим лучше.

(берёт вторую книгу)

Так, а эту

Я угадаю по сюжету.

(открывает посередине и читает)

«– За что, скажи мне, Чиполлино,

Мир так жесток?!

– Моя Мальвина,

Оставим размышленья эти,

Ведь нам придётся на рассвете

Расстаться. Твой отец сказал,

Чтоб я к утру ему достал

Ни то, ни сё, но дар чудесный:

Перо жар-птицы поднебесной!

Но мы в пустыне сорок лет!

Здесь жар везде, а птицы нет!..»

(поднимает голову от книги и удивлённо мотает ей, пытаясь скинуть наваждение, затем возвращается к чтению)

«...А коли не смогу достать,

То нам друг друга не видать!

Мальвина на скамью упала

И громко в голос зарыдала:

– За что он нас так ненавидит?!

– Не нас! Меня! Он спит и видит,

Что я и весь мой род умрём!

– Любимый мой, давай уйдём!

Оставим их и их раздоры!

К чему быть жертвой старой ссоры?

Всю жизнь мы кровно враждовали,

И семьи наши истребляли

Друг друга. Будет ли так вновь?

Ведь мы нашли свою любовь...»

(возмущённо захлопывает книгу)

Нет, невозможно! Что за бред?!

Кто автор?

(смотрит на обложку и удивлённо восклицает)

Афанасий Фет!

Роман-поэма «Чиполлино».

Прелюбопытная картина!

Так это, значит, не Авось

Смешала книги вкривь да вкось.

Над ней, похоже, пошутили,

Но сколько в шутку сил вложили!

(взвешивает книгу на руке)

Чтоб столько текста написать

Мне нужен год, а то и пять.

Да-а-а!.. Что Авось мне говорила?

Ей мама книги подарила?

Хотел бы с ней поговорить,

Их появленье прояснить.

Сон 5.
Лобное место

Площадь, куча книг свалена перед невысоким помостом, на котором стоит Фа. Лель и Авось стоят рядом. Юнон прячется в толпе.

Фа:

Дорогие друзья, спасибо, что пришли! Я вижу, вы принесли свои экземпляры книг. Это хорошо!

(указывает на кучу)

Сегодня, благодаря нам, мир станет чище. Жаль только, что не все разделяют наше стремление к чистоте и порядку. К сожалению, ещё существуют люди, чьё самомнение светит им ярче Солнца. Оно ослепляет их настолько, что они уже полагают себя источником света для других.

Лель (шепчет Авось):

Что за нелепые слова!

Их смысл понятен мне едва.

Фа:

Честно говоря, даже не знаю с чего начать критику. Всё в этой книге меня раздражает и кажется несоответствующим высокому призванию поэзии. Автор мало заботится (если заботится вообще) о принятых нормах стихосложения. Он позволяет себе менять неожиданно ритм, не выдерживает строфы, подбирает сомнительные рифмы, повторяется в них...

Лель (шёпотом):

Она больна, теперь мне это ясно!

Не выстроит слова свои прекрасно

Тот, кто и мыслить стройно не умеет.

Не телом, но умом она болеет.

Фа:

...злоупотребляет вводными словами и междометиями, придумывает непонятно зачем новые слова, видимо, желая этим компенсировать свой скудный словарный запас.

Голоса из толпы:

– Да гнать таких поэтов надо в шею!

Несут нам, понимаешь, ахинею!

– Не каждому дано поэтом стать,

Но как же хочется на то претендовать!

– Он жаждет, чтоб везде его признали,

Чтоб преклонились, чтоб облобызали!

Лель (обращаясь тихо к Авось):

Умно! И рифмы не избиты

(обращаясь к толпе)

Средь вас, я слышу, есть пииты[8]?!

Голос из толпы:

Средь нас пииты точно есть,

Но не про Вашу это честь.

Лель:

Что так?

Голоса из толпы наперебой:

– Нам Фа пересказала,

Что в Вашей книге прочитала.

– Какой позор! Как Вам не стыдно

В глаза смотреть...

– Мне сразу видно,

Вы недалёкого ума!

– Как хорошо, что я сама

Не тратила на это время!

– И слава Богу! Что за бремя,

Должно быть, этот бред читать!

– Не лень Вам, Лель, листы марать?!

Лель (толпе удивлённо):

Так вы же даже не читали!

(обращаясь тихо к Авось)

Вот так Иисуса распинали.

Толпой не сложно управлять.

Не нужно даже подкупать,

Чем больше соберёшь голов,

Тем меньше будет в них мозгов.

Им проповедуешь любовь,

Они ж тебя исхлещут в кровь.

Так толпы буйствуют как прежде.

Безумство — верным быть надежде,

Что станет лучше человек.

Эпохи шли за веком век,

Быстрее время подгоняли,

Но что они в нас поменяли?

Менялась пестрота одежд,

Не тронув нашу суть невежд!

Теперь, когда я сам страдаю,

Иисуса лучше понимаю.

Он смог врагов своих простить,

(поднимает глаза к верху)

Дай сил мне также поступить!

(обращаясь к Фа)

Но как, как можно прочитать,

Что невозможно написать?

Лишь слившись мыслею со мной,

Поймёте, кто же я такой.

Фа (поворачиваясь к Лелю):

Вот Вам и предоставляется возможность объясниться. Пожалуйста, Лель, Ваше слово. Мы бы очень хотели послушать, что Вы скажете в своё оправдание.

Лель (взойдя на трибуну, окидывает собравшихся взглядом и зачитывает с листа «Оду гонителям»):

Я счастлив, что настали времена,

Когда труды мои так широко признали:

Великое во все века сжигали,

И авторов, злословя, проклинали,

Увековечивая тем их имена.

Неужто я достоин этой чести?

Ни приторных похвал, ни грубой лести,

Ни славы, ни забвенья с ними вместе,

Но вечной памяти живые семена!

Так приступайте, действуйте скорей –

Бросайте семя в почву, та готова.

Как было много раз, так будет снова:

Чем более к нему судьба сурова,

Тем более созревший плод ценней.

Спасибо, что пороки мои вскрыли,

Венок терновый мне словами свили,

Ведь этим вы меня благословили

На подвиги во имя всех людей.

Мои гонители, я вас за то люблю,

Что не даёте время прохлаждаться.

Друзья мне помогают удержаться,

Но нужен враг, чтоб яро устремляться,

И потому, когда вас нет, скорблю.

Там, где друзья жалеют, вы резвитесь.

В мой самый трудный час, прошу, явитесь,

Не гнать, но подгонять меня стремитесь,

Быстрее очищая жизнь мою.

Мне, в самом деле, не в чем упрекнуть

Моих гонителей, они мне помогают,

В ущерб себе меня вперёд толкают,

Возможно, сами не подозревают,

Как сильно сокращают к цели путь.

Но от судьбы закона не укрыться:

Всё, что от нас исходит – возвратится.

За вас я буду искренне молиться,

Когда настанет время долг вернуть.

Пою вам славу, мои лютые враги,

Живите, размножайтесь, процветайте!

Молю, лишь обо мне не забывайте:

Сильнее, шибче, круче подгоняйте!

Храни вас Бог, от злого сбереги!

Чем гуще тьма, тем больше льётся света

С костров невежества, и привлекает это

Всех ищущих до самого рассвета.

Пусть будет светлым путь для их ноги!

(с последними словами Лель спускается с помоста, поджигает лист с прочитанной одой и торжественно встаёт на одно колено перед кучей)

Пусть ярче мой костёр во тьме пылает,

Пусть ваши души светом озаряет!

(подносит горящий лист к куче, и та загорается. Полюбовавшись несколько секунд пламенем, встаёт и поворачивается к толпе)

Коль выбор будет снова,

То буду продолжать

Ударом силой слова

Судьбу людей ковать!

Лель уходит решительным шагом. Авось, окинув торжествующим взглядом толпу, направляется за ним. Их молча провожают и, когда они скрылись, среди собравшихся начинается движение.

Голоса из толпы:

– Похоже мы, друзья, поторопились,

На настоящего поэта ополчились...

– Ох, Фа! Нас нынче сильно подвела!

А где она сама?

– Уже ушла.

– Кто знает, книгу где его достать?

Хочу её теперь сам(!) прочитать.

– Мне нужно новую, моя горит в огне.

– Да, мне бы тоже почитать!

– И мне!

– И мне!

Толпа расходится, остаётся один Юнон, задумчиво смотрящий на костёр.

День 2.
Сила снов

Старик просыпается и садится на край кровати.

Старик:

Какой яркий сон! Не помню, чтобы когда-нибудь видел всё так отчётливо и живо.

(оглядывается по сторонам)

Я даже не уверен, спал ли я или просто перенёсся из одного мира в другой. Даже дым костра до сих пор чувствую.

(нюхает пальцы)

Не пахнет. Интересно. Пока свежа память, надо бы записать увиденное. Может получиться неплохая история.

(садиться за стол, пишет)

Выходит Морфей, одетый в тогу, сандалии, на голове – обруч с крылышками на висках, в руках – цветок мака.

Морфей:

Я знаю, среди вас, друзья,

Есть те, кого смущаю я.

Для них мир снов, как мишура,

Пустой фантазии игра.

Давайте с этим разберёмся

И для начала оттолкнёмся

От наблюдения простого:

В природе не найти такого

Ни существа, ни проявленья

Что не имело бы значенья.

Так неужели жизни треть

Мы тратим, чтобы посмотреть

Игру фантазии своей,

На пляску призрачных теней?

В природе всё рационально,

В своём хозяйстве идеально

Она ресурсы сберегает

И мудро их распределяет.

К чему ей время убивать

И человека развлекать?

Пока вы спите, тело отдыхает,

Душа же ваша отдыха не знает!

Не прекращает она жить, любить, встречаться,

Чему-то новому при встречах обучаться.

А сколько озаряющих подсказок

Получено посредством этих «сказок»!

И Менделеев далеко не исключенье

Среди учёных, получивших озаренье

Во время сна. В нём быт не отвлекает

И чуткий ум в проблему проникает

Гораздо глубже, видит всё в объёме,

Воображение всесильно только в дрёме.

Лишь там оно всей мощью развернётся

И мыслею полезной обернётся.

Весь ваш прогресс воображением разбужен –

Так сон для явных достижений мира нужен!

Старик (поднимаясь из-за стола):

Вроде всё записал. Пока достаточно вот так кратенько, а позже разовью тему.

(потягивается)

Надо же такому присниться! Целый спектакль, и откуда что берётся?! Почему в жизни у меня такое не происходит?! Жаль, что это только сон!

(уходит)

Морфей (провожая старика взглядом):

Нельзя себе вообразить

Всё то, чего не может быть,

(показывает на голову)

И раз мы видим это здесь,

То значит, это где-то есть.

(обращается к зрителям):

Как техника вам жизнь меняет!

Уже никто не представляет

Себя без сети Интернета,

А ведь совсем недавно это

Была диковина и чудо,

Но нынче для простого люда

Несложно мир пересекать,

Чтоб пару слов всего сказать.

Вот так воображение влияет

На мир реальный, что нас окружает.

С ним человек к познанию стремится,

Из-за него ему на месте не сидится,

В глубинах был и на вершины все забрался,

Но сам с собою до сих пор не разобрался.

Что знает он о состоянье сна?

Что это лишь инерция ума?

След от прожитых за день впечатлений?

Но уже то, что он влияет без сомнений

На наши мысли, разговоры и поступки

Достойно снисходительной уступки,

Чтобы признать его достаточно реальным,

А в сущности, не менее нормальным,

Чем явный мир, в котором все живут

И роль которого всецело признают.

В конце концов, чем нереален он?

Как вы докажете, что сами вы не сон?!

Не помните, что делали во сне?

А ну-ка лучше расскажите мне

События не далее недели...

Ну, скажем, в понедельник, что вы ели

На завтрак, ужин, полдник и обед?

Что трудно вспомнить? Вариантов нет?

А если вспомнили, на месяц отступите.

Тогда что было? Довод мой поймите:

На память невозможно полагаться,

Она всегда во всём заставит сомневаться.

Все это знают, тем не менее упорно

Не сомневаются в том, что по сути спорно.

Жизнь явная вас крепко в сеть поймала.

Уж вы поверьте мне, я повидал немало.

То, что для смертных представляется дилеммой,

Для нас, богов, не может быть проблемой,

Для нас легко быть в нескольких местах.

Так я одновременно во всех снах

Присутствую и роли в них играю,

Изъяны и достоинства всех знаю,

Мне потому не трудно оценить,

Как сон жизнь может сильно изменить.

Глубоко вдохнув, прошёлся задумчиво взад-вперёд.

В неведении люди бы хотели

Мощь бога возыметь, но, в самом деле,

И богу нелегко подчас живётся,

Ведь с каждой силою ответственность даётся.

И ты не можешь эту силу применять,

Чтоб для себя хоть что-то малое создать.

Всё для других – вот неизменный труд богов!

Из смертных кто так жертвовать готов?

Приходит старик и укладывается спать.

Однако день проходит мимолётно,

И наш герой в постель идёт охотно.

Я прекращу сейчас его дневное бденье,

И мы продолжим с вами наблюденье,

Узнаем, что ещё поэта ждёт,

Какое испытание грядёт.

Морфей подходит к старику, приобнимает его, и тот, вздохнув, засыпает.

Ночь 2.
Игра ума

Сон 1.
Мать Авось

Лель и мать Авось гуляют по саду. Лель в белых штанах и ботинках, но в чёрной рубахе, в руках держит белый пиджак. Мать в цветном длинном платье.

Лель:

Вчера Авось мне показала

Те книги, что она читала.

Чудною я её считал,

Пока их сам не прочитал.

Мать (оценивающе разглядывая его):

Ах да, то рук моих творенье.

Как Вам мои произведенья?

Я знаю, что Вы сам писатель,

А я, представьте, Ваш читатель!

Да! Дочь моя Вас крепко полюбила,

Про Ваше «Чувство» мне всё утро говорила...

Лель:

Про чувство? Что за ерунда?!

Мать:

Про Вашу книгу.

Лель (смущённо):

А-а-а... Ну да!

Мать:

Вы же назвали её «Чувство»?

Лель:

Конечно.

Мать (продолжая оценивать его взглядом):

Человек искусства

Мир по-другому понимает,

Гораздо глубже ощущает...

(глядя в глаза Лелю)

Так, как Вам книги?

Лель (в замешательстве отводит взгляд):

Что сказать?..

Вы можете... э-э-м-м... удивлять!

(пытаясь обратить всё в шутку)

Ну, я скажу, Вы и шутница!

Перемешать сюжеты, лица -

Такой гротеск, что Босх[9], наверно,

Вам позавидовал бы...

Мать (разочарованно):

Скверно

Вы труд мой долгий оценили,

Меня Вы, право, удивили!

Я, было, думала: «Уж он

В воображении силён».

Лель:

Я Вас прошу: не обижайтесь,

Но что заставило, признайтесь,

Переплетением заняться?

В чём смысл этого?

Мать:

Признаться?

В моих сплетениях и вязи

Нет путаницы, есть лишь связи,

Которые не все узрели.

Я провожу там параллели,

Где некто видит лишь сумбур.

Прошу простить за каламбур,

Но люди видят остов слов,

Не чувствуя у слов основ,

За букву мёртвую цепляясь,

Слепыми к сути оставаясь.

А за словами образ есть,

В нём зашифрован смысл весь.

Отбросьте имена, названья,

Поймите суть стиха, сказанья,

И будет просто эту суть

В любую форму Вам вдохнуть.

Так притчи, сказки создают:

Сюжеты старые берут,

С них убирают мох и пыль,

Меняют автора и стиль

И современными словами

Расскажут, что ушло с веками.

Народ, чья память коротка

(Не помнят год, что там века!)

Воспримет новым тот рассказ.

Лель:

И это вдохновило Вас

На плагиат? Прошу прощенья,

Но я придерживаюсь мненья,

Что мысли дурно воровать!

Уж лучше вовсе не писать.

Не посчитайте за укор...

Любое воровство – позор!

Мать (с обидой):

Да как уж тут не посчитать,

Когда так будут называть!

Но только я не соглашусь,

Я честно искренне тружусь

И выбираю те поэмы,

Где вечные задеты темы.

Чтоб жизнь историям продлять,

Их нужно чаще повторять.

Лель:

То есть без Вас про них забудут?

А Ваши книги вечны будут?

Мать:

Не столько без меня – без повторенья

Их ожидает полное забвенье!

И мои книги тоже не бессмертны.

Пока свежи, они ещё заметны,

Но время всё из памяти стирает,

Тем более читатель выбирает,

Что поновее...

(вздыхает задумчиво и грустно)

Будто мысль имеет давность...

Вы замечали, Лель, такую странность:

Порою мысль пришла и удивила,

Но позже вспоминаешь: приходила

Она к тебе, причём неоднократно

И каждый раз, как новая. Занятно,

Как память с нами в пряталки играет.

Лель:

Да, у меня такое изредка бывает.

Мать:

У всех бывает, в этом мысли суть:

Воспринял, поразмыслил и забудь.

Она кочует по волнам времён,

То гребнем скрыта, то плывёт на нём.

Кто её видит, может записать

И за свою спокойно выдавать.

Всё плагиат – любое наше слово!

Что ни скажи – ничто не будет ново.

Всё было сказано и сказано не раз!

(опять вздыхает)

Все наши помыслы давно, ещё до нас,

Неоднократно к разным людям приходили,

На разных языках их говорили,

Цитировали, в спорах обсуждали

И все их... неизменно забывали.

Лель (задумчиво):

Всё плагиат?

Мать:

Смотря как относиться.

Я не боюсь в своих поэмах повториться.

Всё ценное, что глаз мой замечает,

Рука в страницах книги отражает.

Повтор повтору рознь – я б так сказала,

Тот, где корысти нет, я б не назвала

Ни плагиатом, ни другим обидным словом.

Хвала творцам, забыв себя, готовым

Все мысли лучшие для мира сохранять

И этой цели своё творчество отдать.

Но плагиатор – умственный слепец,

Он в мире творческом ленивец и хитрец.

Сам мысль не видит, ум не хочет напрягать,

Берёт готовое, чтоб тут же выдавать

За своё собственное личное творенье,

Желая славу получить, обогащенье, –

Вот в этом разница меж мной и им большая,

Ведь я пишу, себя не прославляя,

Всегда использую чужие имена,

Так как в моей работе цель одна:

Знакомых мыслей форму обновить,

Чтобы достойную идею закрепить.

Лель:

Пожалуй, смысл есть в такой задаче!

Теперь на Ваши книги я смотрю иначе!

Мать:

Это одно, но есть ещё другое,

Что вдохновляет творчество такое.

(разводит руками, показывая сад)

Взаимосвязано в природе

Всё...

(прихлопывает на себе комара)

Даже то, что лишне, вроде,

Имеет тоже свою цель.

Вы сами согласитесь, Лель,

Гармония тем совершенней,

Чем больше в ней переплетений.

Я всё люблю объединять,

И так и эдак сочетать.

Чем больше комбинаций в нём,

Тем краше мир, где мы живём.

(срывает яблоко и надкусывает его)

Лель:

Да, это так, но есть, однако,

Такие вещи, что двояко

При сочетании явятся,

А то и вовсе не годятся

К совместному употребленью.

Это претит предназначенью

Отдельно каждого из них:

Возможно ль, чтобы гром был тих?

И как, скажите мне, скрестить

Молитву с шуткой? Или быть

Одновременно гуманистом

И злобным извергом-садистом?

Восторженность и пошлость несовместны,

Где храм, там выгода и прибыль неуместны,

И сколько б ни старались сочетать,

Но воду с маслом не удастся нам смешать.

Я соглашусь, что нужно обновленье.

Как и во всём, в словах идёт старенье,

Какие-то навечно отживают,

А некоторые смысл свой меняют,

И образы, что раньше создавались,

В наплыве новых веяний терялись.

Но когда новый образ появлялся,

Своею атмосферой окружался.

Лишь в ней он полный смысл раскрывает,

Под её действием растёт и расцветает.

Гармония лишь там, где всё на месте.

Когда всё смешано, то я, сказать по чести,

Не различаю, где гармония, где хаос.

Они – контрасты...

Мать активно мотает головой, дожёвывая яблоко. Лель неуверенно добавляет:

…раньше мне казалось,

Но Вы, я вижу, мнения другого.

Мать:

По сути, нет различия большого.

Лель (быстро добавляет):

Я соглашусь, что мысли надо обновлять,

Но не пойму, зачем их нужно меж собой мешать?

Мать (дожевав):

Вот! В этом смысл всей моей работы!

Чтобы сперва читатель возмутился: «Что ты!

Как можно этот бред читать всерьёз?»

Но, несмотря на риторический вопрос,

Что интересно, всё же он читает!

Чем дальше, тем всё глубже проникает

В особый мир, где нет границ воображенья,

Где атмосфера есть(!) произведенья.

Своя, особая, для многих не привычна,

А непривычное пугает всех обычно.

Мои поэмы прочитайте непредвзято,

Не вспоминая, что откуда было взято,

Проникните за занавес словесный,

И Вы увидите, что каждый слог – уместный.

Лель:

Попробую, но это сложно будет.

Кто помнит что-то, тот насильно не забудет.

Бывает трудно по желанью вспоминать,

Ещё труднее по желанью забывать.

Мне для того, чтоб объективней с Вами быть,

Чтобы ход Ваших мыслей уловить,

Понять, что сказано, и то, что будет впредь,

Неплохо было бы примеры рассмотреть.

Ну, скажем, сыну как Вы подобрали имя?

Причём здесь древнеримская богиня[10]?

Мать (понимающе кивает, берёт Леля под руку и ведёт по тропинкам сада):

Мы девочку вторую ожидали

И для неё в то время имя подбирали

Из греческих, немецких и латинских,

И в том числе богов смотрели римских.

Нас к иностранной мудрости тянуло.

Юнона поначалу промелькнула

Средь прочих, незамеченная нами,

Но, ознакомившись со всеми именами,

Задумались, какой бы образ взять

Достаточно высокий, так сказать,

Чтоб девочке он нашей подходил.

Тогда мой муж вниманье обратил

На ясноликую и нежную Юнону.

Согласно древнеримскому канону,

Она всё женское в природе представляет,

Всех женщин бережёт и наставляет,

Богиня плодородия и брака...

Лель (останавливается и, поворачиваясь к ней лицом, восклицает):

Но мальчик родился у вас, однако!

Мать (опять берёт его под руку и продолжает прогулку):

Как часто мы чего-то ожидаем,

Для достижения все силы прилагаем,

Но тяжкий рок или богов каприз:

Судьба нам преподносит вдруг сюрприз.

Что запланировано – прахом враз идёт,

Но жалко нам, что труд наш пропадёт,

И приспосабливаем то, что уж готово,

Чтоб подошло и выглядело ново.

Лель:

Да очень жизненно, знакомая картина,

Но как-то странно, что для собственного сына

Вы время на раздумья пожалели

И сделать новый выбор не хотели.

Ведь мальчику придётся с этим жить

И имя женское теперь всю жизнь носить.

Мать:

Оно не женское, раз мальчику дано,

Тем более, слегка изменено.

Всё новое лишь первый раз пугает,

Но постепенно ум наш привыкает,

И вскоре кажется, о чём мы рассуждали,

То по-другому даже быть могло едва ли.

Когда есть выбор, то мы размышляем

И между вариантов выбираем,

Подолгу можем мучиться с решеньем,

Переживать, менять его с волненьем.

Но стоит сделать выбор и решиться,

Как всё само собою прояснится.

Да и нельзя нам игнорировать к тому же

Судьбы подсказки. Мы решили с мужем,

Что раз нам это имя по душе,

То нечего менять его уже.

Недаром, ведь, оно нам приглянулось,

Видать, какое-то кольцо на нём замкнулось,

И нашему ребёнку суждено

Его прославить. Знаете, давно

Людьми замечено, что до рожденья дети

Уже влияют на решенья эти.

Наш выбор принял сын уже как данность.

Это для Вас имя Юнон – каприз и странность,

А он его имеет от рожденья.

К тому же, чтобы не было сомненья,

Решили трактовать его иначе,

Разбив на слоги для такой задачи.

И получилось вместо римского Юнон

Простое русское и милое «юн он».

Он вечно юный! Правда, ведь, прелестно?!

Лель:

Да как сказать! Кому-то может лестно,

Но мальчик ваш однажды подрастёт,

И это имя ему больше не пойдёт.

Мать:

Мы смысл вкладывали несколько иной:

Он телом подрастёт, но не душой.

Мы в имени даём благословенье

На бодрость духа до последнего мгновенья.

Пусть будет весел мальчик наш, неутомим,

Пусть будет любящим всю жизнь и сам любим.

Пусть эти качества несёт через года!

Хотим, чтоб молодым он был всегда!

Лель (усмехаясь):

Да, здесь, похоже, имя невпопад:

Он юности своей совсем не рад,

Хотел бы быть взрослее и мудрее

И возраст свой перерасти скорее.

Мать (обрадованно):

Вот! Это свойство молодости ценно:

Стремиться постоянно(!), постепенно

Одолевая все преграды на пути.

Лишь только так возможно до конца дойти.

Нет пресыщения! Достигнутого мало!

Всех пионеров это свойство в путь толкало.

Мы в этом видим юности дерзанье.

Лель (пожимая плечами, с сомнением в голосе, но примирительно):

Ну что ж, теперь понятно мне желанье

Такое имя сыну подарить.

Оно действительно прекрасным может быть.

Глядишь, другие также посчитают.

Мать:

Надеюсь! Ведь сегодня называют

Своих детей без всякого значенья,

А в имени судьба, предназначенье!

Мы тратим уйму времени на споры,

На магазины, телевизор, разговоры,

По мелочам родитель дни и годы тратит,

А чтобы имя выбрать и минуты хватит.

Лель:

В связи со всем, что Вы сейчас сказали,

Возник вопрос: Авось как имя дали?

Мать:

С ней проще всё. Чтоб выбор наш понять,

Вам нужно будет кое-что узнать.

(задумывается ненадолго и продолжает)

Тогда мы с мужем были молодые

Амбициозные, упрямые, прямые.

Быть иль не быть – так не стоял вопрос,

Мы точно знали: быть и быть всерьёз(!),

Быть так, как мы хотим, как мы мечтаем,

Свои мечты мы сами воплощаем.

Любым законам противопоставив волю,

Способны сами выбирать любую долю.

(вздыхает)

Мы ждали дочь. В нас не было сомненья,

Что это будет ангела явленье.

Одно в таком событии тревожит:

Тот, кто красив, тот счастлив быть не может.

И мы решили: пусть ей повезёт,

Авось при красоте мечту найдёт,

Авось ей счастье в жизни улыбнётся,

Авось любовь ответную дождётся,

Авось не будет лишена ума,

Авось достигнет в жизни всё сама.

Народному поверью вопреки,

Авось везучие не только дураки.

Чтоб наше пожелание сбылось,

Мы дали имя девочке «Авось».

Лель:

Вы рассуждаете весьма своеобразно

И это, как я чувствую, заразно!

(смеётся)

Уже готов во всём я с Вами согласиться!

Мать (облегчённо улыбаясь):

Как хорошо, что удалось нам объясниться!

Признаться, с Вами говорить весьма приятно,

Вы принимаете все мысли адекватно.

А то на всё навесят ярлыки,

Что не по ним, то принимается в штыки.

Лель (доверительно):

Я почему ещё не издавался?

Такую критику я получить боялся.

Ведь каждой строчкой, как ребёнком дорожишь,

Её вынашиваешь и над ней дрожишь,

А критики, безжалостный народ,

Не дрогнув, могут всё пустить в расход.

С чем я и встретился воочию на днях,

Меня чуть не разбили в пух и прах.

Мать:

Мы так уроки жизни изучаем:

Чего боимся, то и получаем.

К тому же в нас во всех Прокруст живёт,

Он понимать друг друга не даёт,

Чужую мысль своею меркою калечит,

Надеясь, что свою увековечит.

Но та же участь и ему предрешена

Придёт герой Тесей[11], воздаст сполна.

Я не всегда мозайки создавала,

А поначалу, как и все, писала,

Идеями и мыслями горела,

Свой мир фантазий выражая смело,

Но этот мир был только мне и нужен.

Никто им не был тронут и разбужен.

Вы слышите восторги и хуленья,

А я познала горести забвенья.

Что хуже может быть для автора любого,

Чем равнодушное убийственное слово?!

Лель (оживлённо):

Вы правы, я Вас очень понимаю!

Я славу сам не так давно стяжаю,

Мне хорошо известно равнодушье,

Страдал всю жизнь я от его удушья.

Уж лучше споров ярый жар до пота,

Чем безразличия холодное болото.

В горячем споре есть уже движенье,

А в равнодушии – застой и разложенье.

Оно как яд в сознанье проникает,

И мысли жизнь в нём тихо умертвляет.

Мать:

Я рада, что со мною Вы согласны.

Ведь критики не только не опасны,

Они глашатаи для привлеченья масс,

Они виднее для обычных глаз,

Поскольку знают, как привлечь к себе вниманье.

Ко мне пришло не сразу пониманье,

Что нужно так стараться написать,

Чтоб их почаще и поглубже задевать.

Высказывая честно своё мненье,

Мы обретаем в это же мгновенье

И почитателей, и множество врагов.

И к тем, и к тем всяк должен быть готов.

И если первые тихонечко кивают,

Вторые шум до неба поднимают.

Мощь несогласия во много раз сильней,

Чем молчаливое сочувствие друзей.

Друзья нас будут в любом виде принимать,

Враги ж заставят все ошибки исправлять.

Стараясь критикой кого-то очернить,

На их же мельницу тем воду будут лить.

Они – чернила для умелого пера,

Благодарить бы их.

Лель:

Я сделал так вчера.

Мать:

Ах да, мне сын рассказывал про Оду.

Немало привлекли Вы ей народу!

Она уж ходит по рукам. Оригинально!

Лель:

Не то чтоб очень. В сущности – банально,

Ведь до меня уже неоднократно

Такое говорили...

Мать (поднимает руку, останавливая возражения):

Всё понятно.

Но одно дело кто-то, где-то и когда-то,

Другое – видеть рядом. Не предвзято

Такой поступок сложно оценить,

Поскольку его не с чем нам сравнить.

Средь суетливых дел и будничного быта

Возможность подвига в миру, увы, забыта.

Не входит в повседневность Ваш размер,

В том Ваша ценность: Вы – живой пример!

Читали все и все читали много,

К примерам книжным широко ведёт дорога,

Но людям важно видеть пред собой

Не мёртвый текст, а подвиг Ваш живой.

Ведь книжный образ, сколь бы ни был идеальный,

Не убеждает лучше, чем пример реальный.

Лель:

Однако же откуда люди взяли

Текст оды?

Мать:

Вы ж на площади читали!

Лель:

Да, но в конце её прочтенья сжёг

Весь текст! То был единственный листок.

Мать:

Горит бумага, но никак не слово!

Тот, чьё сознание расшириться готово,

Оставит чётко в памяти своей

Весь отпечаток до последних дней.

Лель, смущённый, но довольный, жестом предлагает присесть на лавочку, надевает белый пиджак и застёгивает его на все пуговицы. Они присаживаются.

Лель (стараясь увести разговор от себя):

Всё ж равнодушие Вас не остановило...

Мать:

Я поняла – оно намёком было,

Что нечего писать для вящей славы,

Не стоит время тратить для забавы.

Талант свой нужно к месту приложить,

Чтоб людям смог он дальше послужить.

Так я и сделала, как Вам уже известно,

И книги мои знают повсеместно,

Хоть автор неизвестен никому.

Лель:

И даже дочери! Но ей-то почему?

Мать:

Сперва я своё авторство скрывала,

Чтобы она другим не рассказала,

А после... после я уже не знаю...

Так... по привычке до сих пор скрываю.

Лель:

Напрасно! Она любит книги Ваши

И для неё стихов нет в мире краше.

Авось в восторге от того, что Вы творите.

Мать:

Приятные слова Вы говорите,

Да только, к сожалению большому,

Она восприняла бы книги по-другому,

Если б узнала вдруг о том, кто их писал.

Лель:

Ну почему же? Я б так не сказал!

Мать (с сожалением):

Да. Дети нынче сами подрастают,

Отца и мать, конечно, уважают,

Но наш совет для них, как старый лист сухой,

Они его считают чепухой.

Мой милый друг, открою Вам секрет:

Родители им не авторитет.

Лель:

Но в Вашем случае дела не столь трагичны.

Я, если б отзывы Авось не слышал лично,

Не стал бы утверждать, а так готов

На что угодно спорить. Ваших слов

Не знает она лучше и мудрее.

Советую Вам рассказать скорее,

Кто автор этих книг на самом деле.

Увидите, Вы лучше не имели

Поклонника, чем Ваша дочь родная.

Мать (с надеждой вглядываясь в лицо Леля, пытаясь понять не обманывает ли он её):

Что ж, в этом случае попробовать должна я.

Признаться, мне хотелось уж давно

Самой дать свет на это тёмное пятно.

Лель:

Да... и вдобавок я хочу Вам предложить

Своё инкогнито на время отложить,

Шедевр собственный Вы можете создать

И своим именем бесстрашно подписать.

Я тоже мир свой прятал очень долго,

Но нынче понимаю: мало толка

Таить обиду на непониманье,

Не изменить молчанием сознанье.

Делись всем лучшим, что сказать сумеешь –

Лишь так воздействие на мысли возымеешь,

И постепенно, очень медленно, но точно

Усвоится всё сказанное прочно,

И будут люди детям повторять

То, что сперва спешили слепо отрицать.

У Вас неординарное мышленье,

Вы сможете создать произведенье

Способное привлечь людей немало.

Мать:

Благодарю! Давно не вдохновляло

Меня ничто на продолжение работы.

Сейчас же новые забрезжили высоты,

Я ощущаю силы творческой прилив.

О грёзах юности надолго позабыв,

Я думала они уж не вернутся...

(мечтательно)

О, как приятно в юность окунуться!

Воспоминания ожили с новой силой,

Из дней былых волной нахлынув милой.

Какие образы прекрасные приходят,

Они меня назад в мой мир уводят...

Всё! Не могу сидеть, трудиться убегаю!

Лель (улыбаясь):

От всей души удачи Вам желаю!

Сон 2.
Поэзия

Дом Авось, кабинет. Лель садится за письменный стол и начинает писать.

Лель:

Так, что это мешает мне писать?

(достаёт из-под скатерти несколько свёрнутых листов)

Чужие письма не прилично раскрывать,

Но это вроде бы совсем и не письмо...

(вертит в руках, ища оправдание, чтобы прочесть)

К чему нам совести придумано ярмо?

Ну что такого заглянуть слегка в листы?

Но заглянул – и всё, и аморален ты.

(слегка приоткрывает, но тут же резко закрывает)

Эх, любопытство – мой навязчивый порок!

Но кто без чувства этого бы смог,

Хоть что-нибудь узнать или открыть?!

Так почему оно должно постыдным быть?!

(Открывает, смотрит издали)

Стихи! Я так и знал!

(перелистывает листы, заглядывает под скатерть)

Причём не мало!

Вот почему Авось на конференции сказала,

Что суждено талантам под сукно писать!

Прилично ль будет мне немного почитать?

Заходит Авось в длинном розовом платье. Лель прячет листы за спину.

Авось:

Вы извините, что без стука я ворвалась,

Но просто...

(нервно подходит к окну и теребит занавеску)

...просто я не удержалась.

Лель (быстро возвращает листы под скатерть и подходит к ней):

А что такое? Что стряслось? Вы вся дрожите!

Авось:

Ах, Лель, я так некстати, извините...

Она порывается уйти, он придерживает её за руку.

Лель:

Да нет же, я Вам рад! На самом деле!

Но что случилось? Вы не заболели?

Авось (рассеяно):

Больна ли я?

(решительно поворачивается к нему)

Вы правы, я больна!

Я...

(отворачивается и опускает глаза)

...в Вашу книгу сильно влюблена

Лель (озадаченно разглядывая её):

Ну... что ж... прекрасно... замечательно... я рад.

Авось:

Нет, Вы не поняли!... К чему весь маскарад!

пытается уйти, но Лель её останавливает.

Лель:

Да погодите же! Я, правда, не пойму...

Вы прочитали книгу? Да?

Авось (снова пытаясь уйти):

Всё ни к чему!

Лель (мягко преграждая ей путь):

Ну вот, Вы убегаете опять!

Позвольте Вас немного задержать.

Ох, женщины(!), мужчин заинтригуют

И убегают, а потом себе ликуют

Над нашим любопытством и страданьем,

Всё сделают, чтоб завладеть вниманьем,

И, только лишь достигнут своего,

Уходят, не оставив ничего:

Ни объяснений, ни признаний, ни намёков.

Я получал достаточно уроков,

Чтоб не попасться снова в эти сети,

Но с Вами прочь забыл уроки эти

И снова пойман! Вот она мужская доля!

Куда девается уверенность и воля?!

Где та решительность судьбе не покоряться?

Нам остаётся только удивляться

Как всё меняется, когда «она»(!) приходит.

Да, женщина пути всегда находит,

Как в крепость неприступную войти.

Позвольте Вам теперь слова найти,

Немного, так сказать, Вас подтолкнуть,

Чтоб Вы могли хотя бы намекнуть,

Какие строчки Вам особо полюбились,

Что тронуло Вас, от чего смутились?

Уж очень мне хотелось бы узнать,

Что в книге так могло Вас взволновать.

Авось нерешительно глянула на него и вздохнула, не ответив. Он продолжает приободрять её.

Итак, Вы книгу прочитали,

В неё влюбились, как сказали,

Но что-то не договорили...

Авось:

Ах, Лель, Вы вновь меня смутили!

Лель (удивлённо):

Да я и сам смущён немало!

(пристально смотрит на неё и поднимает брови, предлагая высказаться)

Авось (начинает смущённо, затем восхищённо):

Я книгу Вашу прочитала

Единым духом, в ночь одну,

Предпочитая её сну,

Поскольку самый сладкий сон,

Насколько б ни был ярок он,

Всё ж не сравнится с книгой Вашей.

Её метафор нету краше,

Нет грандиозней её цели!

Вы книгой доказать сумели,

Что и в России есть таланты,

Прекрасной формы бриллианты,

В одном ряду среди великих!

(мотает головой не в состоянии найти нужные слова, чтобы выразить свои чувства)

В среде завистников безликих,

В невежестве клеймящих Вас,

Вы продолжаете свой сказ,

Свой труд, свой крест, своё воззванье!

Вот в чём поэзии призванье:

Из смутных суетливых дум,

Которыми наполнен ум,

Из смутных чувств, из будней быта

Нам показать, что в нас сокрыто!

Добро, любовь в нас разбудить,

Утешить и приободрить,

Открыть нам душу, дать нам света –

Вот в чём призвание поэта!

(торжественно глядя на него)

У Вас всё это я читаю,

И это делает Вам честь!

Теперь наверняка я знаю:

Поэзия в России есть!!!

(замирает в торжественном восторге)

Лель (смущённо откашливаясь):

Конечно, есть! Хотя бывает,

Что время многое скрывает.

Ведь сколько гениев в веках

Исчезли, и труды их в прах

Истлели, скрыв все имена.

Да что скрывать, судьба одна

У всех: нам всем придёт забвенье.

Кого-то помнит поколенье,

Кого-то два, кого-то пять,

Но всех нас будут забывать,

И потому необходимо,

Чтоб кто-нибудь неутомимо

Взял на себя задачу эту

И принял мыслей эстафету,

Придав ей форму своих дней,

Доступной сделав для людей.

Вот дело в чём! Скажу повторно,

Что для меня весьма бесспорно:

Поэты в каждом есть народе,

Поэзия в самой природе,

И тот, кто чуток хоть немного,

Неравнодушен к силе слога!

Он чувствует язык живой

И тянется к нему душой.

Авось (благоговейно разглядывая его лицо):

Как Вы прекрасно говорите!

Да! Я Вам Верю! Извините,

Когда я Фауста читала,

То даже не предполагала,

Что и в России кто-то может

Писать не то чтобы похоже,

Но точно уж никак не хуже!

Я поняла: Вы тот, кто нужен!..

(осекается и смущаясь отворачивается, путаясь в словах)

России... русским людям... нам...

Я, в общем, благодарна Вам.

Ведь для меня уж много лет

С Германии светил лишь свет.

Лель (не поняв причины её смущения):

Не стоит этого стыдиться!

Достойным стоит восхититься!

А это есть в любой стране.

Я говорю, что ближе мне,

Другой поведает иное

Ничуть не хуже, но другое.

На Западе то или на Востоке,

В своём краю, своим путём, в своём же сроке

Творят свою работу люди слова,

Не уставая повторять для мира снова

Те истины, которыми всё дышит,

И каждый на своём наречьи пишет.

Средь мастеров находятся такие,

Кто познаёт придания чужие

И, вдохновившись иностранной красотою,

Отважно ставят цель перед собою:

Перенести сказания домой,

Переложить на свой язык родной.

Тот слог, что Вас так сильно восхищает

Не Гёте и не... Фауст излагает,

А переводчик, то есть тот поэт,

Кто автора воспринял как-то свет,

Сквозь свою призму для других всё преломил

И в изменённом виде снова в мир пустил.

Не словом в слово, мыслью в мысль

Он передал идеи смысл

И записал свой пересказ

Словами близкими для нас.

Насколько в этом преуспеет

И как он передать сумеет

Всё то, что нёс оригинал,

Что автор сам в свой текст влагал –

От мастерства его зависит.

Конечно, где-то он превысит,

А где-то умалит значенье

(Так неизбежно искаженье

Во всех переводных трудах),

Но польза есть в таких плодах,

Ведь каждый, кто талант свой выражает,

Мир к лучшему слегка преображает.

Авось:

Таких, как Вы я в жизни не встречала!

Таких талантов в мире очень мало!

Лель (иронично):

Да-а-а... мой талант не много в мире значит!

Мысль у меня всё время где-то скачет.

Что музы шепчут – еле уловимо,

Их лёгкий шёпот пролетает как-то мимо.

Кто в дни прогресса будет чуток к небесам?

Вот я и сам почти глухой к их голосам.

Лишь изредка почудится звучанье

И то лишь в краткий миг ума молчанья,

А так он беспокойный у меня:

И день, и ночь напраслину звеня,

Всё мечется меж мыслями пустыми,

Плутает между дебрями густыми,

Где не видать коня, не то что зги.

Так засоряются отбросами мозги,

Обрывками мне чуждых размышлений,

Фрагментами болезненных видений,

То лик вдруг незнакомый возникает,

Черты свои загадочно меняет,

То песня вдруг возникнет без начала,

То фраза одиноко прозвучала, –

Коктейль из слов, калейдоскоп картинок,

Игра шутов, актёров-невидимок.

Сквозь ум проносятся видения и звуки

Необъяснимостью своей давая муки.

Я слишком много уделял всегда вниманья

Тому, что даже лишено названья.

Мой ум, как конь, да только без узды,

Нет путеводной у него звезды,

И я над ним практически не властен.

Я понимаю, этот дикий конь опасен,

Но он шальной несёт... Во мощи в нём!

И где мы будем завтра с тем конём?!!

Лишь изредка просвет вдали зажгётся

И мысль спокойная в моё сознанье льётся,

Весь наполняюсь ей, и в краткие мгновенья,

Я чувствую приливы вдохновенья.

Сказать по честности: испытывал лишь раз

Глубокий долгий творческий экстаз,

То было время, когда сутками не спал,

Тогда я книгу «Чувство» написал.

Авось:

Вы так скромны, как настоящий гений,

И это – добродетель, без сомнений,

Но Вы к себе строги излишне. Знайте,

Ваш труд прекрасен! И не умаляйте

Его значения, он сердце зажигает

И мир по-новому увидеть заставляет.

Как Бог вдохнул живую душу в прах,

Так и писатель душу выразит в словах,

Он оживит их своей мастерской рукою,

Наполнит смыслом их, наполнит их собою.

Те пляски мыслей, что Вы указали

Показывают, как близки Вам стали

Сфер высших нераскрытые движенья.

Та изумительная мощь воображенья,

Та сила чудодейственная слова,

Очарованье языка живого,

Которые Вы в книге проявили,

Незаурядный Ваш талант для нас открыли.

Лель:

Таланты выглядят вполне как все вокруг.

И очень может быть однажды вдруг

Вы обнаружите, что тот, кто с Вами рядом,

Кто неприметен был под каждодневным взглядом,

Окажется вдруг очень даровитым

И, может, даже станет знаменитым.

Я не утрирую – таланты в каждом есть,

Талантливых людей вокруг не счесть.

Великое таким распознаётся

Лишь издали, а близко удаётся

Заметить мелкое, что отвлекает глаз

От истинных размеров. Так всех нас

Оценивают. Мы не знаем с Вами,

Какие гении живут в соседстве с нами.

Ведь мир, на самом деле, очень тесен.

Особенно Ваш случай интересен.

Авось (удивлённо):

А чем мой случай вдруг особенный такой?

Лель:

Он, в общем-то, банальный и простой,

Но, к сожалению, Вам не могу сказать:

Чужие тайны некрасиво раскрывать.

Для нас душа чужая – тёмный лес.

Что там творится? Сколько там чудес?

Пустынен он, иль изобилье там?

Хозяин леса лишь раскроет нам.

Да и раскроет ли? Достойны ли мы будем?

Иль не дождавшись той минуты всё осудим?

Коль мы доверие к себе пробудим в нём,

То много интересного найдём.

Кто музицирует, кто пишет, кто рисует,

Не каждый всем открыть свой мир рискует.

Держите сокровенное в секрете,

Чтобы однажды не увидеть в ложном свете

То чем вы дорожили, чем вы жили...

(с намёком смотрит на неё)

Бьюсь об заклад, Вы также отложили

Свой мир в какой-нибудь укромный уголок,

Чтоб невзначай никто узнать о нём не смог...

(Авось отводит глаза, Лель пытается в них заглянуть)

Вы что-то пишете?...

Авось (отворачиваясь):

Да, кое-что пишу.

Лель:

Покажете?

Авось (раздумывая):

Э-э-э... нет, не покажу.

Лель:

Но почему? Стесняетесь?

Авось:

Ну да.

Я бесталанная.

Лель (возмущённо):

Какая ерунда!

Не верю в это! Быть того не может!

У всех таланты есть. У Вас, уверен, тоже!

Авось (смущённо):

Но говорим мы с Вами что-то не о том...

Лель (вздыхая):

Давайте сменим тему...

(оглядывается по сторонам)

...чудный дом!

Заходит Юнон с книгой в руках.

Сон 3.
Интеллект и чувства

Там же те же и Юнон. При виде его Авось разочарованно вздыхает и садится на диван со скучающим видом.

Юнон (показывает книгу, пренебрежительно помахивая ею):

Вот, Лель, Платон! По Вашему совету

Его читаю и скажу, что нету

На свете книги более скучнее,

Читать учебники – и то повеселее.

Уж мысль понятна всем, а он кругами ходит,

Одни и те же доводы приводит,

И только выскажет, как снова повторяет.

Меня такое чтиво усыпляет.

Пусть он мудрец, но мыслю я быстрей!

Лель:

Да, это участь всех учителей:

Одно и то же раз за разом повторять,

Сто раз разжёванное снова разжевать.

Наш ум ленив и невнимателен к ученью,

И мысли новые приводят к несваренью.

Повторы углубляют пониманье,

Они нужны, чтоб удержать вниманье.

Ведь ты спешишь всё прочитать быстрей,

А что осталось в памяти твоей?

Не позавидуешь им в их нелёгком деле.

Представь, как мы им сами надоели.

Юнон:

Ну, мне-то скучно это всё читать.

Я сам предпочитаю рассуждать.

Авось (вспыльчиво):

В том весь Юнон(!), таков он, мой братишка:

Всё хочет сам, ему противна книжка,

Он мнит себя философом от бога,

Умнее всех.

Лель (примиряюще):

Вы не судите строго.

К познанию он рвётся всей душой.

Я помню, то же было и со мной.

В его словах себя я узнаю:

Я так же мыслил в молодость мою.

Не стоит понимать его буквально.

Он рассуждает, пробует. Похвально

В столь юном возрасте стремиться к рассужденью.

Юнон:

Ну вот, Авось, прислушайся ко мненью

Не моему, но кто тебя взрослее,

Ведь только тех считаешь ты умнее.

(к Лелю доверительно)

Я сам, признаться, с этим не согласен.

Людей я видел разных, и мне ясен

Простой и честный вывод: мудрецами

Не обязательно становятся с годами.

Как часто молодость разумно рассуждает,

А старость в старческий маразм, увы, впадает!

Уж лучше полным силы умереть!

Лель (смеясь):

Посмотрим, что через лет сорок будешь петь!

Юнон:

Надеюсь, я до той поры не доживу.

Лель:

Будь молодым внутри, а наяву

Закон старения никто не обойдёт

Наш возраст нужный опыт нам даёт.

С годами замечаешь: тело бренно,

Сам человек – не тело, несомненно,

Хоть мы к нему так сильно привыкаем,

Что часто с ним себя отождествляем,

Но то, что называем мы собою,

От древности зовут душой живою.

Она не знает старости и смерти.

Тут как хотите, верьте иль не верьте.

Есть те, кто эту веру отменяли,

Но так нам наши предки завещали.

Душевный возраст не покажет возраст тела.

Когда оно достаточно созрело,

Чтобы душевный возраст проявился,

Тогда и станет ясно, кто родился:

Ребёнок ли капризный до могилы

Или мудрец духовной полный силы.

Как в молодости разное мышленье,

Так в старости такое же деленье.

Дитя по-разному с годами подрастает:

Кто незначительно, кто полностью меняет

Свои привычки, недостатки и желанья,

Кто беззаботно жил, а кто познал страданья.

Заслугой же любого из путей

Является количество страстей,

Что путник смог в самом себе унять.

А сколько их у нас – не сосчитать!

И тот, кого ты низко оценил,

Возможно, более успешным в этом был.

Кто лучше действует – совсем не очевидно

И возвышать себя в невежестве – постыдно.

Мерилом общим труд такой не оценить,

Ведь он снаружи неприметным может быть.

Мы каждый с разной скоростью взрослеем

И относительно самих себя(!) мудреем.

Вот, кстати, вам двоим вопрос такой:

Зачем нам нужен разум?

Юнон:

Он собой

Любого человека украшает

И смысл нашей жизни возвышает.

Чем он сильней, тем человек свободней,

Уверенней в себе и благородней.

Он позволяет лучше мир узнать

Через него способны мы понять

Все тайны космоса, все выси и глубины,

Всему найти истоки и причины,

Понять откуда, что, зачем и как берётся,

Лишь разуму проникнуть удаётся

Туда, где чувства ничего не различают.

Так ум и логика на пару обличают

Несостоятельность в серьёзном деле чувств.

Авось:

При всём многообразии искусств

Уму оставлено не так уж много места,

В них чувство вдохновения уместно,

А ум лишь портит всё, хоть мнит, что лучше знает,

Где лезет он, – там творчество страдает.

Он подчиняет логике его,

Хотя глупее нету ничего.

Ведь каждому творцу предельно ясно,

Что вдохновенье интеллекту не подвластно.

Лель:

Но всё же разум нужен, без сомненья.

Зачем он нам? Какое Ваше мненье?

Авось:

Ну, я не знаю... чтоб чего-нибудь решать...

(пожимает плечами)

Лель:

Он нужен, чтобы опыт осознать.

По крайней мере, я так понимаю.

Порассуждать об этом вместе предлагаю.

Лишь этим способом мы можем улучшаться:

Усвоив что-то, дальше продвигаться

И от простого к сложному дойти,

И в этом сложном простоту найти,

И вновь продолжить к сложному движенье.

Не прерывая мысли восхожденье,

Всё новые вершины достигать.

А чтобы достиженья не терять,

Мы в творчестве свой опыт отражаем:

Рисуем, чертим, жнём или сажаем,

В пекарне, на заводе, за штурвалом,

В огромном деле, равно как и в малом –

Везде: в строительстве, в печати, в медицине –

Творим всегда, как ране, так и ныне,

Осознаём мы это сами или нет

(И в том числе художник и поэт)

С единственною целью: опыт свой

Оставить тем, кто будет за тобой.

Поскольку эту цель не каждый знает,

То некто устремленье объясняет

Желаньем заработать, снискать славу,

Другой увидит в этом лишь забаву,

Кого-то интерес творить толкает,

А кто-то творчество никак не объясняет:

Творит естественно, как ходит, смотрит, дышит.

Спроси его, он даже не опишет,

Какие его мысли направляют.

Как братья наши меньшие не знают

Всех человеческих изгибов рассужденья,

Но, тем не менее, от самого рожденья

Живут в гармонии с природой и друг с другом,

В своей работе вечной в норах и над лугом,

В реке, в лесах, меж горными холмами...

Однако разница большая между нами:

Животное лишь может повторить,

Но человек способен новое творить!

А что в нас есть, отсутствуя в животном?

Способность мыслить!

Авось:

Верю Вам охотно,

Но нужно ль важничать, гордясь своим умом?

(Юнон, ведь, видит смысл в нём одном!)

В то время, как он может ошибаться

Не реже чувств. Не так ли, Лель?

Лель:

Признаться...

Юнон (перебивая):

И что с того?

Авось (с вызовом):

Не стоит им кичится,

Раз он легко способен ошибиться!

Юнон (смеясь):

Но что же ты предложишь нам взамен?

Не думать вовсе?

Авось:

Подростковый крен

В тебе, Юнон, никак не изживётся:

Всё в крайности впадаешь. Мне придётся

Опять тебе подробно объяснять,

Что сам бы мог ты с лёгкостью понять,

Коль больше б чувствам доверял и ощущеньям.

Юнон:

Ну надо же! Прошу у вас прощенья,

Но чувствам я совсем не доверяю

И действовать умом предпочитаю.

Авось:

Зачем, Юнон, тебе космические знанья?

Они не избавляют от страданья.

Чем больше знаешь, тем сильнее беспокойство.

Ум – твой гонитель, он имеет в себе свойство

Быть постоянно взбудораженным, кипящим,

Он вечно недоволен настоящим,

Придирчив, недоверчив, ненасытен;

Цивилизован будет он иль первобытен –

Неважно, так как, сколько бы ни знал,

Всё ему мало, надо больше. Ты сказал,

Что он способен все секреты разгадать,

Но нужно ль это? Для чего всё это знать?

Постичь всю тайну жизни не старайся,

Живя живи и жизнью наслаждайся,

Она без объяснений хороша,

Живи не думая, как требует душа!

Юнон (передразнивая):

«Как требует душа...» - вот это шутка!

Она, как ты, непостоянна жутко,

Ветрами переменными гонима!

А неженки вздыхают: как ранима

Их утончённая и тонкая натура.

Она ранима, потому что дура!

Лель:

Юнон, ты груб! И грубо рассуждаешь!

Ты ошибаешься, в эмоции впадаешь.

Коль рассудительным и мудрым хочешь стать,

Учиться надо, как в руках себя держать!

Юнон:

Я на дух не терплю томления и вздохи!

Нет правды у любви, одни лишь ахи-охи!

Авось:

Нет правды у любви? А где её находишь?

Юнон:

Лишь в разуме она...

Авось:

Я так и знала! Ходишь,

Юнон ты, всё по тропочке одной!

Юнон:

Зато сама ты вечно на другой!

Лель (примиряюще):

Друзья мои, вы слишком распалились

И за горячностью своей слегка забылись.

У каждого из вас своя дорога,

Терпимость проявите хоть немного,

Вы всё же брат с сестрой, друг другом дорожите!

Я вижу: трудно, но в согласии живите.

Не надо упрекать другого сразу.

Извечен спор, что выше: чувства, разум?

Конечных не было до сей поры решений.

В вопросе этом драма отношений

Между мужчинами и женщинами скрыта,

И тема вряд ли будет до конца закрыта,

Пока мужчинами лишь разум управляет,

А женщин чувственность никак не отпускает.

Авось:

Но и мужчины тоже чувств не лишены!

Юнон:

Да, но для нас они не так уж и важны!

Авось (обращаясь к Лелю):

Мы можем спорить меж собою хоть часами,

Но всё безрезультатно. Вы-то сами

Что посоветуете, как нам примириться?

Жить в постоянных ссорах не годится.

У Вас, я полагаю, есть совет.

Вы, хоть мужчина, но талантливый поэт.

И, судя по тому, как(!) Вы писали,

Вас чувства сильные(!) порой одолевали.

Лель:

Вам общий не найти никак язык,

Всяк рассуждает так, как он привык.

Нам разум дан, чтоб человеком быть,

Но и без чувств никто не смог бы долго жить.

Лишённый разума – не человек вполне,

Лишённый чувств – не человек вдвойне!

Мы про такого говорим, что он машина,

Пусть даже и цивилизации вершина,

Но имя ему – робот и сухарь.

Он истины твердит, как пономарь

Без понимания, без чувства – только звуки,

Хотя, быть может, гений от науки

Или философ видный, иль политик,

Или успешный бизнесмен, иль аналитик,

Будь он хоть трижды лучший в мире математик,

Но если чувств лишён совсем стальной прагматик,

То, невзирая на движения в карьере,

Всё ж он нечеловечен в полной мере.

Но! Вот он эволюции закон:

Без разума нечеловечен также он.

Вот как! Вы правы и не правы оба:

От самого рождения до гроба

Всё в человеке есть: и чувства, и мышленье.

Он человек! А это разделенье

На женщин и мужчин – уже вторично.

Я на своём примере понял лично,

Как чувства могут разум затмевать,

А разум хода чувствам не давать.

Конечно, каждый мыслит так, как он привык:

Младенец, взрослый человек или старик,

Начальник, подчинённый, вольный пахарь,

Невежда, лодырь, ученик и знахарь,

Мужчина, женщина, спешащий горожанин

Или в глухой деревне основательный крестьянин,

Богатый, бедный, здоровяк или калека –

Не важен статус в этой жизни человека,

Всё те же качества у каждого с рожденья,

Но в разной степени находят выраженье.

В бурлящей жизни, где нет чувствам недостатка,

Где интеллект себя расхваливает сладко,

Когда все страсти, испаряясь, выкипают,

А чувства, прогорая, остывают,

Найдя свои пределы, ум сдаётся –

Сухим остатком мудрость остаётся.

(после небольшой паузы размышляет вслух)

Любовь, однако же, совсем другое дело,

Её назвать сверхчувством можно смело,

Сверх человеческого разума она,

Но только разума совсем не лишена...

(затрудняется найти нужные слова)

Разумность эта... не людская... не земная...

Не в силах описать её сполна я...

Не знаю даже, с чем её сравнить...

(задумывается ненадолго)

Нет! Не могу словами это объяснить!

Юнон:

Любовь любовью, но не быть же мягкотелым,

Хочу мыслителем глубоким быть и зрелым.

А в чувствах нюни распускать мне не годится!

Лель:

Задумайся, любовью всё творится!

Всё сотворённое рождается лишь ею!

Куда ещё серьёзней? Сожалею,

Что ты такого мнения о ней,

Ведь силы во Вселенной нет сильней!

Любовь не только в чувстве умиленья,

Она в основе всякого творенья.

Любой творец, перед попыткою создать,

Любовью должен прежде воспылать.

Чтоб нам, Юнон, на равных говорить,

Хочу об одолженьи попросить:

Пожалуйста, прочти моё творенье,

Быть может, ты изменишь своё мненье.

Юнон (снисходительно):

Ну что ж, прочту, мне прочитать несложно,

Хотя навряд ли изменить возможно

То, в чём уверен, что обдумано давно.

Авось (вспыльчиво):

Не изменяется лишь мёртвое бревно!

Лель:

Ну-ну, не будем снова заводиться!

Так никогда вам не удастся примириться.

Вы разные совсем – примите это.

Пожалуй, лучшего не дам я вам совета.

Приняв друг друга полностью, как есть,

Отринув раздражение и месть,

Простив все колкости, нападки и укусы,

Позволив каждому иметь другие вкусы,

Признав возможность правоты чужого мненья,

Развив в себе терпимость из терпенья,

Вы станете друг в друге замечать

То, что вас может меж собой объединять,

Но для того, чтоб сделать этот шаг,

Поймите, что противник вам не враг.

Да, он другой и мыслит по-другому,

Но он привык к мышлению такому.

Он в мироздании отдельная частица,

Желающая также утвердиться

В своей неповторимой красоте.

Найдите её признаки! Что те

Обиды, что ваш разум занимают?!

Они лишь время безвозвратно отнимают!

Оставьте их, они вас тянут вниз!

Найдите для начала компромисс

Меж личным и вселенским проявленьем,

Пусть это будет вашим откровеньем.

Вселенная простор нам открывает:

Двух одинаковых песчинок не бывает,

Так что про человека говорить?!

Он непременно уникальным должен быть!

Авось, Вас призываю, не сердитесь,

Поснисходительнее с братом обходитесь.

И ты, Юнон, Авось не упрекай,

А лучше моё «Чувство» прочитай.

Юнон:

Прочту, прочту! Мне даже интересно!

Хотя, по-моему, напрасно, если честно,

Вы возлагаете на свой трактат надежды,

Читал я книги умные и прежде.

(небрежно потряс книгу в руках)

Надеюсь, Ваша лучше, чем Платон.

Юнон уходит.

Авось:

Как всё ж высокомерен наш Юнон!

Тут даже воздух стал невыносимо тяжек!

Как жаль таких напыщенных бедняжек:

Умней самих себя! Как не противно?!

Лель (улыбаясь):

Авось, старайтесь мыслить позитивно!

Юн-он... он ещё юный... да и дерзкий,

Но возраст, возраст – это довод веский

В поддержку примирительного тона.

Судьба ещё откроет для Юнона

Немало поводов для изменений нрава.

Авось:

Но это не даёт на хамство права!

Лель:

Да-да, согласен, надо знать и меру.

Авось:

Ему бы Вашему последовать примеру:

Не только разуму вниманье уделять,

Но и сердечные дела не забывать...

(быстро добавляет)

Как всё же в этой комнате мне душно!

Пойдёмте в сад, мне отдышаться нужно.

Лель:

Я с удовольствием.

Авось:

Тогда Вы выходите

И у крыльца меня немного подождите,

Мне нужно пять минут переодеться.

Лель (шутливо):

Ох, эти женщины! Куда от вас нам деться?!

На каждый случай вам нужна своя одежда.

Как хорошо, что в этом деле я невежда,

Хожу в одном и на прогулки, и по дому.

(Авось задерживается неуверенно в дверях, и он подбодривает её)

Но вам-то невозможно по-другому!

Сон 4.
Признание

Лель выходит в сад уже без бороды, но с усами; весь в белом. Надевает чёрную шляпу на руку и разговаривает с ней.

Шляпа:

Признайся, друг, Авось тебя пленила!

Лель:

Она смущается так женственно, так мило!

Какой мужчина будет в силах устоять?!

Шляпа:

Как мало нужно, чтобы обаять!

А сам ты не смущаешься различью?

Лель:

Какому?

Шляпа:

По годам. Внемли приличью!

Она же тебе в дочери годится!

Лель (грустно):

Ты прав, пора бы мне остепениться.

Но всё же хочется так в молодость вернуться

И в чувства с головою окунуться!

К тому же я ей нравлюсь, это видно.

А, может, пофлиртуем безобидно?!

Шляпа:

Тебе так лицемерить не пристало!

Такие игры безобидны лишь сначала.

Иль ты не знаешь, до чего они доводят,

Как незаметно, но всегда(!) с ума всех сводят?

Лель:

Ты прав, ты прав! Оставлю эти размышленья,

Чтоб не чинить себе напрасного мученья.

А вдруг она сама...

Шляпа:

Опять?!

Лель:

Ну, всё, согласен,

Такой вираж на склоне лет уже опасен.

Поеду тихо, ровно и спокойно.

(нахмурившись, грозит шляпе)

А ты, гляди, веди себя достойно!

(прислушивается)

Ну вот, уже слышны её шаги.

О, Боже правый, ты хоть помоги!

Надевает шляпу на голову. Выходит Авось в красивом длинном розовом платье с кружевами. Оба удивляются виду друг друга и некоторое время рассматривают.

Авось:

Лель? Вы ли это в самом деле?

Как сильно Вы помолодели!

И где же Ваша борода?

Успели сбрить уже?

Лель:

Ну да!

Тому причина – Вы, Авось!

Для Вас мне лик сменить пришлось.

Авось (смущаясь, но довольная):

Ну что Вы! Так не стоило стараться.

По мне, так Вам не надо изменяться,

У Вас все добродетели в достатке.

Лель:

Вы льстите мне, но всё ж слова так сладки!

Да ладно я, но Вы! Вы совершенство!

Смотреть на Вас – уже есть верх блаженства!

Позвольте платья край поцеловать,

Чтоб красоте небесной дань свою отдать!

Лель припадает перед ней на одно колено и целует подол платья, при этом шляпа слетает с головы, а Авось испугано делает шаг назад.

Авось (испуганно):

Ну что Вы! Что за вздор! Не надо это!

Вы так пугаете меня!

Лель (улыбаясь):

Душа поэта

Во мне порывиста, её не удержать!

Авось:

Я Вас прошу меня так больше не пугать!

Авось отходит немного в сторону, чтобы поправить платье и причёску. Лель, надевая поднятую шляпу на руку, оправдывается перед ней с виноватым видом.

Лель:

Ну что, друг мой, с собой могу поделать?

Природу мне свою не переделать.

Да мыслимо ли ей сопротивляться?

Шляпа:

Держи себя в руках, не смей сдаваться!

Авось мельком глянула на Леля.

Лель:

Она глазами как Амур в меня стреляет,

Метнула взор, и сердце уже тает.

Кто может устоять пред ним – не знаю!

Ох, чувствую, я голову теряю!

Авось:

Вы с кем-то говорите?

Лель:

Сам с собою.

Пытаюсь спорить с неожиданной судьбою.

Авось (подходя к нему):

И в чём суть спора?

Лель:

Как всегда в нём смысла нету,

Но редко кто признает мудрость эту.

Авось (нерешительно):

И... он... из-за меня?

Лель:

Вы угадали.

Причина – Вы, Вы повод спору дали.

Авось (облегчённо выдыхая и притворно удивляясь):

Но почему?

Лель:

При первой встрече с Вами

Я видел девочку с наивными глазами,

А вот теперь передо мной предстала дама,

Обворожительное чудо, скажем прямо.

Вы женственны, нежны и так прекрасны,

У Вас душа чиста, слова просты, глаза так ясны!

В Вас чувствуется молодости сила,

И эта молодость меня, увы, смутила.

Я стар уже и допиваю свою чашу...

Авось (не удержавшись, перебивает):

Не старость я люблю, а мудрость Вашу.

К тому ж Вы не старик! Себя напрасно

Вы старите, я вижу всё прекрасно:

Вы молоды, как молодость сама...

Авось начинает взволнованно ходить взад-вперёд в поисках нужных слов.

Лель (в сторону):

Неужто она вправду влюблена?

Бедняжка, надо ж так в меня влюбиться!

Да я и сам готов уже забыться,

Отдавшись своим чувствам целиком.

Кивни она, и всё решится с тем кивком.

(снимает шляпу и разглядывает её)

Но так нельзя, это обоих нас погубит.

Да мне-то что, а вот она ещё полюбит

Кого-нибудь моложе, красивей,

Кто сможет до конца остаться с ней,

А не оставить вдруг вдовой в рассвете лет.

Шляпа:

Так будь мужчиной(!) и сумей ответить «нет»!

Авось (нервно ходит взад-вперёд, громко рассуждая сама с собой):

Ничто не может быть случайно

И пусть для нас значенье – тайна,

Но свыше наши судьбы знают

И случай нужный посылают...

(резко останавливается и поворачивается к Лелю)

А Вы, чего же Вы молчите?

Лель (стараясь отшутиться):

Вы горячо так говорите,

Что, право, я уже не знаю

Во что я верю, что желаю...

Авось:

А сердце что Вам говорит?

Лель:

Оно... по-моему, стучит.

(смеётся)

Авось (вспыльчиво):

Ну как Вы можете смеяться!

Оно стучит, но достучаться

Ему до Вас не так легко!

Вы скрыли чувства глубоко.

То разум Ваш, Ваш злой тиран

Готов принять любой обман,

Лишь будет он красиво сказан,

Но человек ещё обязан

И чувствами своими жить,

Коль хочет человеком быть.

Вы сами это говорили,

Однако быстро всё забыли.

Лель (убрав улыбку):

Я не забыл, Авось, Вы правы.

Авось:

Мужчинам чувства для забавы,

А нам... а мы... мы так живём!

Лель (грустно снимает шляпу, нарочито рассматривает её, убирая невидимые пылинки):

Я понял Вас, но нам вдвоём,

Как это самому мне ни печально,

Быть невозможно вместе. Идеально

Нам было бы и вовсе не встречаться

Но раз уж так...

(разводит руками)

Давайте расставаться.

Авось (со страданьем на лице):

Но почему?

Лель:

Авось, не рвите душу!

И так я свой обет вот-вот нарушу.

Поверьте, мне ведь тоже нелегко,

Уже зашли мы с Вами слишком далеко:

Беседы этой не должно бы состояться,

На расстоянии нам лучше оставаться.


Авось:

Так почему же, мне ответьте, в чём причина?

Страдание моё невыносимо!

В чём кроется ужасный Ваш секрет?

(замирает от догадки)

У Вас есть женщина?

Лель (поспешно, затем удручённо):

Нет! К сожаленью, нет.

Авось:

Так что тогда?

Лель:

Ведь это очевидно:

Я старше Вас намного. Как обидно,

Что поспешил я в этот мир родиться!

Нет, чтобы мне попозже воплотиться.

Авось:

Ну вот, опять Вы про свои года!

Я б не заметила их вовсе никогда,

Коль Вы б не уделяли им вниманья.

Мне ни к чему о них напоминанья.

Неважно, если тело одряхлело,

Душа в нас любит, а не это тело,

И если чутки мы и молоды душой,

Любовь преодолеет срок любой!

Вы старше, это так, что из того?

Никто не знает часа своего.

И молодыми люди тоже умирают,

И старики своих детей переживают.

Не мы решаем, долго ли нам жить,

Но жить ли счастливо – дано лишь нам решить!

Не лучше ли хотя бы год в любви,

Чем сотни лет от этого вдали?!

Я выбор сделаю без всякого сомненья!

Оставьте ненадолго рассужденья,

Пусть Ваш рассудок хоть немного помолчит,

Прислушайтесь, что сердце простучит.

Лель (восхищённо разглядывая её):

Авось, Вы правы, правы сотню раз!

Мне сердце говорило(!), но сейчас

Вы разум мой строптивый убедили,

И всё доходчиво по полкам разложили.

Рассудок во мне чувства заглушает,

Но всё(!), теперь он больше не мешает.

(откидывает шляпу в сторону)

Я родственную душу ощущаю

И крепкий наш союз предвосхищаю.

Мне хочется сказать и «Вы» и «ты»,

«Вы» – идеалу женской красоты,

«Ты» – человеку близкому, родному...

Авось:

Мне лучше «ты», не надо по-другому.

Лель:

Я счастлив так, что хочется смеяться!

Но и ко мне теперь прошу я обращаться...

Гремит гром, начинает капать дождь.

Лель (сбивчиво):

Что? Дождь? Опять? Ведь был недавно

Авось (в сторону с досадой):

И как не вовремя!

Оба заходят на крыльцо под козырёк.

Лель:

Забавно,

Как нынче часто льют дожди.

Авось:

Пойдём... -те в дом?

Лель:

Нет, подожди.

Прошу, зови меня на «ты»!

(ждёт ответ, она кивает)

А что, ведь в доме есть зонты?

Авось:

Конечно.

Лель:

Может, нам вдвоём

Пройтись немного под дождём?

Авось (обрадованно):

Как романтично! Я сейчас!

(убегает)

Лель (вдогонку):

Не ушибись!

(разглядывает дождливое небо и кивает)

Ну, в добрый час!

Сон 5.
Свет и тень

Лель стоит на крыльце. Вместо Авось из дверей выходит Фа.

Лель (раздосадованно):

Фа? Как некстати Вы пришли!

И как Вы здесь меня нашли?

Фа (притворно удивляясь):

Что, я не та, кого ты ждал?

(наигранно сочувственно)

Ах, бедный Лель, ты в сеть попал!

Причём ты сам её и свил:

Зачем так в чувствах воспарил?

Любви сияние прекрасно,

Но в этот свет нырять опасно,

В нём так легко сойти с ума, -

Чем ярче свет, тем гуще тьма!

Лель (раздражённо):

Фа, что Вам надо?!

Фа:

Не гони!

Надолго мы с тобой одни.

Не жди, Авось не подойдёт.

Лель (собираясь уходить):

Она, наверно, меня ждёт...

Фа (останавливая его рукой):

Не ждёт. Я ей уже сказала,

Чтобы она нам не мешала.

Она умна, всё поняла

И, не замедлив, прочь ушла.

(беря Леля под руку)

И-и-и... я тебя ей не отдам!

Лель (отстраняясь возмущённо):

Прошу прощения, мадам?!

Фа:

Она никто, она мечта!

Лель:

А Вы?

Фа (опять беря его под руку):

А я, мой друг, я та,

Кто тебя будет утешать,

Когда пресытишься мечтать!

Лель (убирая её руку):

Вы фамильярны черезмерно,

Меня Вы спутали, наверно...

Фа (снова беря его под руку):

С тех пор, как ты покинул детство,

Всегда была я по соседству.

Авось – лишь временная блажь,

Меня ж не бросишь, не продашь...

Лель (вырываясь и отходя в сторону):

Да как Вы смеете?! В чём дело?!

Фа (раздосадованно):

Послушай, Лель, мне надоело

Твои капризы наблюдать.

Давай по-взрослому играть!

И хватит «Вы», давай на «ты»

Мы перейдём для простоты.

Ведь так(!) ты близких называешь

(торжественно показывая на себя)

А ближе Фа ты, Лель, не знаешь!

Лель (возмущённо):

Так ты подслушала?! Как низко!

Фа:

Да не бери ты к сердцу близко!

Тем более ты сам такой!

Не ты ль недавно, Лель, друг мой,

Чужие письма раскрывал

И их украдкою читал?

Лель (испуганно):

Я не читал!

Фа:

Поскольку помешали,

(показывает пальцем наверх)

Но сей грешок уж за тобою записали.

Тебя всего, мой дорогой, насквозь я вижу

И все ходы твои заранее предвижу.

Так что не надо разговоров! Время нам

Настало пообщаться по душам.

Лель (с сарказмом):

Но что с тобою, Фа, скажи случилось?

В конце концов ты всё же научилась

Стихами свои мысли излагать?

Не знаю даже что предполагать,

Но почему-то жду коварного подвоха.

Фа:

Однако, получается не плохо?

Я говорю стихами без труда,

Составить стройно фразы – ерунда.

Освоить это каждому возможно,

Но вот заставить слушать – это сложно.

Тот, кто услышанным людьми желает быть,

Тот должен способы такие находить,

Чтобы слова его казались необычны,

Пусть даже мысли в них банальны и привычны,

Но способ, форма, стиль подачи материала

Ты подбери такой, чтоб мысль твоя цепляла,

Чтоб не ложилась ровно, чтоб вонзилась,

Чтобы покоя не давала, чтоб зудилось.

Лель (расстёгивая высокий ворот белого пиджака, за которым становится видна чёрная рубаха):

Что-то от слов твоих становится противно!

Фа:

Пускай(!), зато я рассуждаю конструктивно.

Для продвижения желаемых идей

Знать нужно психологию людей.

Используй то, что будет эффективно

Не важно здесь: противно, не противно –

Не сможешь расхвалить – так не продашь.

Лель (с отвращением):

Ты говоришь как рыночный торгаш!

Фа:

Давай притворное оставим беспокойство,

Мне тайные твои знакомы свойства.

Когда ты пишешь, не мечтаешь ль о признанье?

О гонораре и престижном важном званье?

О популярности, поклонниках, о доме,

О путешествиях? И как на этом фоне

Нам относиться к твоим «Чувствам», твоим книгам?

Они, скажу тебе, мой друг, мельчают мигом.

Да-а, в них ты о высоком рассуждаешь,

Но сам таких высот не достигаешь.

Всё о себе заботишься, о собственном уделе,

Так что весь твой талант есть «пшик» на самом деле!

Хотя для всех ты с виду романтичный...

Лель (в сторону, смущённо):

Не уж то я такой эгоистичный?

(громче и с каждым словом уверенней)

Да, автор быть не может совершенным,

Но труд его останется всё ж ценным.

Никто не совершенен в этом мире,

Но все творят, согласно своей силе.

Да, эти мысли меня часто посещали,

Но не они мои творенья вдохновляли.

Я помню хорошо миг вдохновенья,

И в чувстве этом нету устремленья

Ни к почестям, ни к славе, ни к признанью,

Ни к обожанию народному, ни к званью –

Всё это ненадолго, быстротечно,

А вдохновение зовёт к тому, что вечно.

Фа (фыркая):

Что вечного нас в жизни окружает?

Кого и как на это вдохновляет?

Куда ни гляну, вижу недостатки,

В семье и в государстве – всё в упадке.

Лишь алчность безграничная до злата,

Распущенность до крайнего разврата,

Да ненасытное желанье наслаждаться,

В бездействии и лени прохлаждаться,

Высокое земной ногой попрали,

Свободное условностью сковали,

Средь этого и ты, мой Лель, родился.

Так чем же ты, скажи мне, вдохновился?

Лель:

Всё это так, но это так отчасти.

Средь этого всего есть в жизни счастье,

Ведь люди любят, они верят, сострадают,

Самоотверженно друг другу помогают.

И это будет только возрастать!

Я верю: мир однажды сможет стать

Тем раем, о котором мы мечтаем,

Мы к этому усилья прилагаем;

То там, то здесь искра добра сверкнёт,

Так постепенно доброе растёт.

Воистину, из искры вспыхнет пламя,

Поднимется над миром Мира Знамя!

Придут умы Платонов и Сократов,

И канет в Лету рознь и пошлость матов,

А на волне воскресшей старой веры

Средь нас родятся новые Гомеры,

С их уст польются звучные рулады[12]

В сюжетах уже новой Иллиады,

Затем для завершения победы

Раскроет Вьяса[13] нестареющие Веды,

И вновь народы мудрость ведать будут(!),

Тот век потомки долго не забудут(!),

Язык живой, раскрывшись, в жизнь войдёт

И время новое для всех людей придёт!

То будет время Пушкиных и Блоков,

Все будут на руках носить пророков,

Не будет бранных слов – одни молитвы,

Останутся в истории все битвы,

Пред мудростью лишь будут преклоняться,

Повсюду гимны знанью(!) воспеваться!

Фа (пока она говорит, сад меняется на мрачное место, Лель снимает пиджак и вешает его на корягу, оставаясь в чёрной рубахе):

Ох, Лель, какой ты фантазёр у нас, однако!

Сияньем света ослеплён, познай же сторону и мрака!

Да как же свет без тени обойдётся?!

Она от всех предметов остаётся.

Источник света может быть один,

Но легион теней неисчислим!

Так все пороки непременно хлынут вновь:

Сомнения, коварство, ложь и кровь -

Война опять покатит за войною,

И захлебнётся мир в насилье под волною

Всё тех же старых не изжитых тёмных смут.

Они собою неизменно захлестнут

Восторги всех твоих романтиков-поэтов,

Забудут люди суть былых заветов,

Что им великие несли Учителя:

Жить в мире и любви, судьбу моля

Как за врага, так равно и за друга

Не для себя стараясь и не от испуга,

Чтобы не страх руководил, но только совесть...

И новая начнётся в мире повесть:

Вновь внуки станут жадно расхищать,

Что деды их старались собирать,

Понародятся новые Нероны[14],

Иуды[15], Девадатты[16], их патроны[17]

Артур[18] как сына примет вновь Мордреда[19],

Так не останется от светлых дней и следа,

Пророкам будут головы снимать

И на подносах своим жёнам предлагать,

Бесчинство станет нормой управленья,

Поднимутся народные волненья,

Всё в хаосе полнейшем растворится,

И мрак(!) над миром снова водворится.

Лель (настороженно озираясь вокруг на мрачное окружение):

Как гадко ты всё это излагаешь!

Фа:

Я тень твоя, ты сам меня питаешь.

Лель (возмущённо):

Но ты лишь тень! Ты без меня никто!

Фа (насмешливо):

Ты б не взлетал настолько высоко,

Мой друг, самоуверенный Икар.

Не потеряй вверху свой драгоценный дар![20]

(медленно поднимает правую руку вверх...)

Кто к свету выше сил своих стремится,

Тот в тень свою стремительно вонзится.

Судьба заносчивых, увы, всегда одна:

(...и с силой хлопает о левую)

Разбиться так, чтоб не осталось и пятна!

(Спокойно улыбаясь и пристально глядя в глаза Лелю)

А ярость сдерживать способен ты едва,

Всё потому, мой милый Лель, что я права!

Лель (отворачиваясь):

Уж лучше бы ты прозой говорила,

Тогда б мой разум сильно не смутила,

А так ты режешь прямо по-живому.

Шла б приставать к кому-нибудь другому!

Фа:

Другие – каждый свою(!) тень имеют.

Так люди жнут, что сами же и сеют!

Лель (закрываясь от Фа рукой):

А-а-а! Прочь из сна! Ну как же мне проснуться?

Пора, пора в реальный мир вернуться.

Ты всё испортила! Какой был дивный сон!

(снимает и кидает в неё белый ботинок, оставаясь в чёрном носке)

Фа:

Так погоди, ещё не кончен он.

Тому, кто слышать критику не рад,

Устраиваю я кромешный ад,

Но если личность ко мне будет адекватна,

То моя сущность станет ей вполне понятна.

Я вижу, что никак ты не поймёшь,

Что в собственных иллюзиях живёшь.

Ты одинок, мой Лель! Ответь, где твои дети?

Где та, что краше всех тебе на свете?

Всю жизнь ты к идеалу устремлялся,

Так у разбитого корыта и остался!

Ты жизнь почти прожил, ты неудачник!

Не по зубам тебе её задачник!

Кто идеалом больше меры увлечён –

Быть одиноким неизменно обречён.

Ты эту мудрость своей жизнью доказал.

Так жить спешил, что даже опоздал.

Всё лишь в фантазиях, во снах, всё виртуально –

Ты потерялся: что мираж, а что реально?

Так заморочил себе голову мечтой,

Что стал в реальной жизни как изгой.

Себя обманывал, других не замечал,

Среди людей(!) прожил, но одичал.

Нельзя так долго и упорно отдаляться,

Ведь всё равно настанет время возвращаться,

А ты уже зашёл так далеко,

Что без меня тебе вернуться нелегко.

Верней сказать ты выбраться не сможешь,

Коль на меня(!) всё упованье не возложишь.

Лель (яростно отмахиваясь от неё):

Ты сон, кошмар, ты Сатана!

Не выходи за рамки сна!

(снимает и кидает в неё второй ботинок)

Я жизнь прожил?!.. Нет! Я живу!

Живу во сне и наяву!

Да, жизнь меня нещадно била,

Но всё же силы сохранила,

Чтоб я способен был любить

Какая разница, где жить?

Раз здесь, во сне я счастлив – что ж,

По-твоему, и счастье ложь?

Нет, я не верю! Здесь мой дом,

Мне хорошо, уютно в нём...

А ты!.. Ты чёрт, ты бес, ты зло!

Тебе со мной не повезло,

Я разгадал твой тёмный план,

Твои слова – сплошной обман!

Привыкла ты играть людьми,

Но нет, чертовка, извини,

Тебе я душу не отдам!

Фа (спокойно одевая пиджак Леля):

Уймись, уймись! Ты веришь ль сам

В тот бред, что мне сейчас несёшь?!

Причём здесь зло, причём здесь ложь?

И как не станут только люди извиваться,

Чтобы в грехах своих открыто не признаться!

Их норовят другому нагло приписать,

Ответственности чтобы избежать.

Все хитрецы лишь свой порок усугубляли.

Кого обманываешь, Лель? Уж не себя ли?

Ох мне уж эти утончённые поэты!

Поют красноречивые куплеты,

Себя расхваливая прямо до небес,

А чуть что скажешь против – сразу бес.

Вот как с тобой серьёзно говорить?!

Лель (угрюмо):

Что хочешь, Фа?

Фа (грустно глядя на него):

Глаза тебе открыть!

Я твой рассудок здравый, твой спаситель,

Но наваждение вкралось в мою обитель,

И нынче я лишь тень в клубах тумана,

Что источается из недр самообмана.

К тебе взываю, Лель: скорей очнись,

Из сладких грёз иллюзии вернись!

Ты не в Авось, признай, влюбился, а в себя,

И потому я ненавистна для тебя.

Лель:

Ты хочешь, чтобы я от счастья отказался?!

Чтоб в собственном безумии признался?

Забыл про всё, что я здесь создаю?

Забыл Авось? Забыл любовь свою?

Чтоб сам себя лишил тепла и света?

Ты, правда, думаешь, что я пойду на это?

Пусть всё иллюзия! Оставь меня в покое!

(убегает)

Фа (вдогонку, спокойно):

Я почему-то и не думала другое.

Фа вздыхает, подбирает его туфли и уходит.

Сон 6.
Зеркало

Лель взъерошенный стоит перед зеркалом, покачиваясь.

Лель (рассматривая себя в зеркало):

О, кто ты? Что так смотришь на меня?

Ночной кошмар средь солнечного дня.

Как неприятны мне черты твои сейчас!

Неужто ими любовался столько раз?!

(отворачивается от зеркала)

Мне даже своя внешность неприятна,

А что внутри – тем более отвратно!

Ох, эта Фа! Ох, как она жестока!

Не в бровь, а в глаз бьёт, прямо, без намёка,

Всё говорит, ни капли не смягчая,

И давит, ни на миг не облегчая

Своё невыносимое давленье.

В чём мне найти от этой Фа спасенье?!

Пропало всё, мне не к чему стремиться,

Тоскливо так, что в пору удавиться.

Коль быть уверенным, что пропадут заботы,

То я немедленно сравнял бы с жизнью счёты.

Но не уверен я! Вот в чём моя проблема!

Я столько раз свободен был от тела плена,

Что убедился: и без тела я живу.

(оглядывается по сторонам)

Здесь всё правдиво, словно наяву.

Все чувства, ощущения и мысли,

Всё ярко, красочно! Но вот сейчас повисли

Сомнения во всём, во всех сомненье.

Ломать мечту не есть ли преступленье?

Вот так к самоубийству и толкают,

Хотя, возможно, не подозревают

Невинные убийцы-правдорубы,

Что их толчки чувствительны и грубы.

Щепу из дружеского глаза вырывают

Так, что друзья до смерти кровью истекают.

Страдать за правду самому – это почётно,

Но заставлять страдать других – грешно и тщётно.

Не будет толку от такого изуверства,

В душе разбудят не смирение, а зверство.

Эх, Фа! Зачем же... что же ты хотела?

Как ты проникнуть в этот сон сумела?

Мне явь не в радость, сон – кошмар. Да что ж такое?!

Теперь не будет мне ни там ни здесь покоя.

(смотрится в зеркало и медленно размышляет вслух)

Возможно, смерть мне даст успокоенье,

Но верным будет ли подобное решенье?

Что смерть изменит в моей жизни странной?

Уйду ли от мороки беспрестанной?

Исчезнет всё или усилятся страданья?

Что смерть – конец или начало испытанья?

Какие бездны подо мной она разверзнет?

А может быть, иллюзия исчезнет...

О жизни... в этой вечной круговерти?..

Иль может быть... иллюзия о смерти?..

Коль смерть есть сон, то будет ль Фа в том сне?

(отворачивается от зеркала со страданьем на лице)

От этой мысли так тоскливо мне!

Что если даже там Фа будет ждать?

Тогда мне от неё не убежать.

Легко проверить, надо лишь решиться,

Но как решусь – уже не возвратиться!

Неожиданно в зеркале появляется Фа и хватает Леля за воротник.

Фа (говорит с эхом):

Похоже, в Пушкины мы метим?

Лель (истерично):

Не Пушкин я! Что делать с этим?!

(вырывается, показывает пальцем в разные стороны)

Не тот, не этот, не другой,

Я – Лель(!) и буду сам собой!

А ты... ты тень! Что сделать мне,

Чтоб ты исчезла в своей тьме?..

(замирает, поражённый догадкой)

Не в тьме! Тень в свете исчезает!

Её нет там, где окружает

Повсюду свет. Да! Понял я!

Мне нужен свет!

(мечется по комнате)

Огня! Огня!

Мне нужно множество огней!

Фа (смеясь):

Вот будет праздник для теней!

Ты б перестал играться со судьбою,

Пора тебе, Лель, стать самим собою.

Я отражение твоё! Меня боишься?

Иль сам себя перехитрить стремишься?

Лель (отходя подальше от зеркала):

Да пропади ты пропадом! Катись ты лучше в бездну!

Фа:

Найди гармонию в себе и я исчезну!

Учти, пока тебе мешают все,

Ты крутишься, как белка в колесе.

Ищи причину неудач в себе самом!

Она всегда легко находится в другом.

С собой и с внешним миром примирись,

Живи во сне, но и в реальный мир вернись.

Ты не найдёшь ни там, ни здесь себе покоя.

Сон есть лишь сон, но явь – совсем иное.

Лишь в явном мире ты способен разобраться

Где ложь, где правда...

Лель (подбегая к зеркалу):

Можешь ты убраться?!

Я неудачник? Да! Пусть! Может быть!

Но я ещё способен полюбить!

(отворачивается от зеркала и его озаряет догадка)

Вот! Вот ответ! Вот как избегнуть тени:

Не может тень отбрасываться теми,

Кто сам наполнен светом изнутри!

(торжествующе смотрит в зеркало)

Что скажешь, Фа? А? Что? Ты посмотри,

Знать, средство от теней всё ж существует!

Любовь и здесь победу торжествует!

Где будешь ты, коль буду весь светиться?!

Не будет места для тебя гнездиться!

Все тени в нас от недопониманья,

Дурные качества сильны в своём влияньи

Лишь до тех пор, пока любви(!) в нас мало.

Мне чувства этого всю жизнь недоставало.

Наполнюсь им, и всё преобразится!

В любви любые чувства измениться

Способны к своим высшим проявленьям.

Так места не останется сомненьям,

Всё лишнее, что ум мой будоражит

Исчезнет в ней.

(грозя пальцем Фа в зеркале)

Ты, Фа, исчезнешь даже!

Фа молча несколько раз кивает, то ли соглашаясь, то ли разочаровываясь, исчезает.

Лель (растерянно оглядывая зеркало):

Ушла и даже слова не сказала...

Знать, получила то, что ожидала.

(отходит от зеркала, периодически оглядываясь на него)

Заполню душу я любовью без остатка,

В её сиянии не будет недостатка.

Как вспомню про Авось, так всё светлеет,

При ней Фа появиться не посмеет.

Раздаётся голос Фа с эхом. Лель нервно оборачивается на зеркало, но там никого нет.

Голос Фа (с затихающим эхо):

Ты губишь сам себя, скорей проснись!

Живёшь во сне! В реальный мир вернись!

...в реальный мир вернись...

...в мир вернись...

...вернись... вернись... вернись...

День 3.
Вера

Старик встаёт с кровати разбитый и удручённый, с трудом подходит к столу и опирается на него. Выходит Морфей в древнеславянском одеянии с посохом, на голове венок из маков.

Морфей (наблюдая за стариком):

Хоть долго спал, но, видно, прока нету,

Тяжёлый сон в нём вызвал тяжесть эту.

Старик:

Какой кошмар! Что за бред! Я уж думал хуже быть не может, но последние две ночи – это что-то ужасное! Похоже моё сумасшествие усиливается. С этим нужно что-то делать!

(подходит к окну, выглядывает)

Опять дождь, пасмурно, сыро, зябко, грязно. Разве тут может быть хорошее настроение? Ещё в добавок и сны такие...

(вздыхая и постанывая, медленно уходит из комнаты)

Морфей:

Чтоб виден был объём, нужны два глаза,

Нужны слова, чтоб получилась фраза,

А чтоб себя получше оценить,

В нас критик беспристрастный должен быть.

Нет тех, кто сам с собою бы не спорил

И этим спором свой духовный рост ускорил.

Такому росту помогают очень сны.

Кто меньше, а кто больше – все грешны,

И наш поэт – не исключение из списка.

Мы познакомились уже довольно близко

И видим, что он сам себя терзает,

Устами Фа вопросы выражает,

Что наяву себе поставить не решится.

Вот чем способен сон от яви отличиться:

Бывают сны, где лгать себе не смеем

И правду голую открыто лицезреем;

Все наши скрытые желанья и стремленья

Во сне приобретают воплощенье.

И если явь нам позволяет их забыть,

То сон заставит среди этого прожить.

Вы скажете: «Не хватит ли морали?

Мы сами уже много повидали!»

Каков ваш опыт? Двадцать, сорок лет?

А сколько я видал – тому и счёта нет!

Я посетил уже достаточно народу,

Чтобы усвоить вашу странную природу

И благодарности в ответ не ожидаю,

О понимании и вере лишь мечтаю.

Но такова уж наша божья участь:

Над человечеством в попытках тщётных мучась,

Вас постоянно терпеливо вразумлять

И те же истины уроками давать.

А человек таков(!): кто его учит,

Тот рано или поздно в лоб получит.

Я был свидетелем такого много раз

И видел «благодарность» без прикрас.

Не верите в меня? Что ж, ваше дело.

Мне только важно, чтобы возымело

На вас воздействие моё благое слово.

Нет у реальности критерия другого,

Чтоб отличить, что в самом деле иллюзорно, –

Для каждого своё. Одно бесспорно:

Лишь то, что отраженье в вас находит, –

Для мира вашего естественно подходит.

Всё остальное проплывает незаметно.

Пусть для других оно останется приметно.

Шагает по комнате, молчаливо разглядывая обстановку.

И, кстати, ваша вера не нужна богам,

Наш мир бедней не станет, а вот вам

Без этого жить просто невозможно,

Да и представить жизнь без веры крайне сложно.

Хочу для вас открыть один секрет теперь я:

Не существует полного безверья!

Кто веру в мир духовный отрицает,

Тот иль лукавит, иль себя не знает.

Без веры человеку не прожить!

Хоть он старается упорно низложить

Те идеалы, коим деды поклонялись,

Но в результате имена лишь изменялись.

Молитвы предков постепенно забывают,

Но им на смену тут же новые слагают.

Так нынче молятся на Бизнес, на Удачу,

На Всемогущий Доллар, на Багамах Дачу,

На Славу Вечную, на Пресвятой Успех –

Такая разная, но вера есть у всех.

И раньше те же ценности встречались,

Но позже на другие заменялись.

Безбожие не может долго длиться,

Бог с новым именем как Феникс[21] возродится.

Пусть молодёжь о предках прочно позабыла,

Но это было всё, друзья, всё это было!

(снимает венок, нюхает маки, улыбается)

Другая крайность также интересна:

На божий промысел ссылаться повсеместно.

Такие люди ни за что не отвечают,

За всё с себя ответственность снимают,

Мол: «Что мы можем? Всё по воле Бога!»

Ну, так нельзя, друзья! Подумайте немного,

Ведь если в детстве ещё можно оправдать

Желанье ни за что не отвечать,

То взрослый человек всех удивляет,

Когда манеры детства проявляет.

Коль всё от Бога, то и суд тогда не нужен,

Но почему-то он делами перегружен!

Не потому ли, что ответственность людская

Ушла во вне, свой опыт избегая.

Никто не хочет на себя взглянуть,

Соседа проще и приятней упрекнуть.

А коль вину переложить не удаётся,

Тогда Всевышний крайним остаётся.

Стыдитесь, люди, слабости такой!

Вы строите судьбу своей рукой!

Вам матерьялы лишь дают и наставленья,

Что делать с ними – вам решать без принужденья.

И если прочности в постройке вашей нету,

То точно ль следовали данному совету?

Быть может, стоит к нему снова обратиться?

Недаром ведь в народе говорится:

Чтоб получить богатой жизни урожай,

Ты в Бога верь, но сам не оплошай!

Путь человека на земле довольно сложный,

Ведь человек – это не камень придорожный,

Что будет без движения лежать

И участи своей безвольно ждать.

Он не растение, корнями в землю вросший,

Не дикий зверь, волосьями обросший.

Животными инстинкты движут только,

Но человек их превзошёл уже настолько,

Что он подобным богу признаётся,

Но!.. Лишь подобным(!) всё же остаётся.

Заходит старик и ложиться в кровать.

Меж тем и день прошёл. Мне даже, если честно,

И самому узнать довольно интересно,

Что Леля в третьей ночи ожидает.

Пока напомню вам, что он весьма страдает...

Морфей подходит к старику и приобнимает его, тот засыпает.

Ночь 3.
Возвращение

Сон 1.
Мать

Кабинет. Мать Авось сидит на краешке дивана и измеряет температуру у лежащего бледного Леля с компрессом на голове.

Мать:

Вы так слабы, мой друг? Болезнь или другое?

Лель:

Ах, это Фа мне не даёт никак покоя!

Её слова занозой в душу мне засели.

Мать:

Такой пустяк Вас огорчает? В самом деле?

Возможно ли всем сразу угодить?

Всегда изъяны будут находить.

Вы пишете? Пишите на здоровье!..

(проверяет градусник и качает головой)

Я подготовила Вам молоко коровье.

(подаёт кружку)

Вот. Тёплое. И ложку соды с ним.

Такой рецепт для Вас сейчас незаменим.

Вам нужно нервы успокоить.

(Лель, морщась, съедает соду и запивает молоком)

Да, вот так.

(забирает кружку и поправляет одеяло и компресс)

Теперь послушайте: Вы сам себе не враг!

Нет совершенства в нашем мире, это точно.

Признайте этот факт и встаньте прочно.

Пускай Вас упрекают. Кто безгрешен?

Кто мнит себя таким – для всех потешен.

О дереве все судят по плодам.

За Ваш я все свои хоть сей же час отдам.

Ваш труд красноречивей всяких слов.

Не слушайте завистливых ослов.

Пускай упрямятся, пускай себе резвятся.

Позвольте им ослами оставаться.

Мир столь обширен и богат, всегда найдётся

Тот, кто над Вами так иль эдак посмеётся.

Оставьте их самим себе, не тратьте нервы,

Тот, кто мудрее, тот кончает ссоры первый!

Лель:

Да с этим-то я вроде разобрался,

Но вот ещё один вопрос в уме остался...

Не знаю даже как сказать... пусть я смешон,

Но я скажу Вам... Вы – неправда, Вы – мой сон.

Вас нет на самом деле, Вы – мираж,

Моей фантазии и прошлых дум багаж.

(смотрит на Мать с извиняющимся видом)

Мать (смеясь):

Вот значит как! Так в этом значит дело?!

И это Фа такое Вам напела?

Ну-у-у, милый мой, не стоит огорчаться!

Лель (обескураженно):

Но что-то мне не хочется смеяться.

Коль всё неправда и фантазии игра,

То в сумасшедший дом давно идти пора,

Ведь для меня всё здесь вокруг не просто сон,

Я здесь живу вполне реально!

Мать:

Вот резон(!)

Для осмысления. Что важно в самом деле:

Чем мы живём или в каком живём мы теле?

Ведь если жизнь во сне кому всего важнее,

Так значит этот мир ему нужнее.

А что касается реальности во сне,

Возьмём любых двоих в своём уме,

Двух бодрых, двух здоровых, двух надёжных,

Не надо задавать вопросов сложных,

Попросим описать, что видно им, –

Мы удивимся разнице картин!

У каждого своя реальность будет!

Которая реальней, кто рассудит?

Природу сна достаточно ли знает,

Кто так уверенно об этом заявляет?

Сон принято фантазией считать,

Но так ли это? Смогут доказать?

А вот обратному есть масса доказательств,

Хотя не избежать нам препирательств,

Но здесь вопрос доверия к словам

Тех, кто читает знаки времени по снам.

Ведь сколько через них пришло правдивых

Пророчеств и решений справедливых,

Подсказок было сделано немало

Таких, чтобы учёных вдохновляло

На новые открытия. Вот кстати,

И Вы могли бы, Лель, сегодня взять и

Этой связью между двух миров

Воспользоваться.

Лель:

С радостью готов!

Мать:

Коль здесь Вы сможете с собою мир найти,

То будет просто его в явь перенести.

Лель:

Но как? Как мне с собою примиряться,

Когда все размышления двоятся?

Мать:

Я знаю, что Вам нужно, милый мой:

Уверенность в себе! Прошу за мной

Слова лекарственные громко повторяйте,

Вложите силу в них, прочувствуйте, дерзайте!

Мать и Лель (Лель повторяет слова за Матерью, его голос становится всё уверенней и громче):

Я верен своим мыслям, идеалам,

Не поступлюсь великим, как и малым,

В себе уверен, верным остаюсь,

Враждебного напора не боюсь,

По жизни я иду своей дорогой,

Пусть совесть критикой моею будет строгой,

Пусть мной руководит она одна,

Всё остальное — пища для ума,

Спокойно слушаю, кто что преподнесёт,

Но выбор делаю я сам и мне везёт!

Мать:

Вот так! Я вижу, Вы уже взбодрились.

Вы чувствуете, как Вы изменились?

Лель (улыбаясь):

Мне стало лучше! Я сказал бы даже очень.

Мать:

Так повторяйте дважды в день: с утра и к ночи.

Пусть это будет как молитва, как лекарство,

Тогда не страшно станет Вам ничьё коварство,

Ни Фа, ни иже с ней. Вы Лель, Вы цельный!

Никто Вас не свернёт с дороги лельной.

Плох тот моряк, кто от волны бежит на сушу.

Вы ж не боитесь их?

Лель:

Нисколько я не трушу!

Мать:

Вот так держать! Штурвал сильней сожмите

И через бурю свой корабль проведите.

Стихии натиск пусть Вам будет не преграда,

Лишь самых стойких будет ждать в конце награда!

Лель:

Не продолжайте, объяснения не надо!

Я сам хочу закончить

Мать (улыбаясь):

Буду рада.

Лель:

Мир так жесток, но он жесток для дела:

Он мне даёт уроки, чтобы смело

Я мог самостоятельно шагать,

Чтоб с каждой трудностью себя мог закалять.

Мать:

Всё верно. Так и есть. Суть уловили.

Да Вы и раньше это в оде говорили.

Лель:

Так человек хоть гений, хоть пророк

Страдает, если в мыслях одинок!

Он ищет тех, кто также рассуждает,

Единомышленников, тех, кто понимает.

Несложно самый трудный путь пройти,

Когда товарищ будет рядышком идти.

Спасибо за поддержку! Я здоров.

Вы лучший из всех в мире докторов!

Мать (прикладывая руку к его лбу):

Температуры нет, лицо порозовело.

Лель (встаёт с постели, надевает белые ботинки):

Да, всё прошло, как будто не болело.

Хоть помню и люблю я свою мать,

Вас тоже хочу матушкой назвать!

Вы так заботливы, внимательны, нежны,

Все эти качества страдающим нужны.

Вы словом лечите, как делают святые.

Мать (смущённо):

Ну что вы! Все слова мои простые.

Вы, главное, теперь не забывайте

И дважды в день всё это повторяйте.

Лель (после глубокого вдоха):

Как хорошо, какое наслажденье,

Когда неведомы гнетущие сомненья!

Откинуть мысли и отдаться силе чувства –

Вот путь рождения высокого искусства!

Мать:

Я, кстати, Лель, уже поразмышляла

И всё Авось о книгах рассказала.

Вы правы, мы теперь с ней ближе стали.

Лель:

Прекрасно! Вы писать не перестали?

Мать:

Давно уже за это не бралась,

Но нынче тема подходящая нашлась.

Вы нас с Авось так сильно вдохновили,

Что мы совместно написать решили

Большой роман в стихах о силе слова,

И несколько листов уже готово.

В нём воспеваться будет роль творца-поэта.

Прониклись темой мы, спасибо Вам за это!

И этим творчеством так сильно увлеклись,

Что не заметили, как близко мы сошлись.

Чем дальше, тем становимся дружнее.

Для матери нет ничего важнее,

Чем чувствовать привязанность детей,

Всегда быть вовлечённой нужно ей

В их мысли, в их дела, в их устремленья,

Чтобы суметь помочь в час затрудненья,

Утешить, поддержать и дать совет.

Ведь сколько б ни было её детишкам лет,

Для матери они – всё те же дети:

Их также нужно накормить, обуть, одеть и

Проследить, чтоб не болели, не чихали,

Чтоб книжки добрые и нужные читали,

Чтобы дружили с теми, кто достоин этой дружбы, –

У матери всегда всё те же нужды.

Была бы идеальная картина,

Если удастся мне привлечь ещё и сына.

Лель:

Вы полагаете, что это не удастся?

Мать:

Он равнодушным продолжает оставаться

К любому творчеству, ну а к стихам тем боле.

Лель:

Уверен, поменяется всё вскоре.

Вбегает Юнон.

Сон 2.
Юнон

Те же и Юнон. Юнон, вбежав, сталкивается с Матерью, из его рук вылетают исписанные листы.

Юнон:

Как кстати, мама, что ты здесь! Не уходи.

(собирает с пола листы)

Я вам хочу прочесть... нет, погоди.

(Обращаясь к Лелю, нервно сворачивает листы в трубочку)

Сначала Вам признаюсь, Лель, что ночь не спал

И Вашу книгу безотрывно прочитал.

Не думал я, что так писать возможно,

Мне впечатленье даже выразить Вам сложно.

Я чужд поэзии, но песней увлекаюсь,

Сам не пою, но в курсе дела быть стараюсь

Всего, что происходит на эстраде.

Но как у Вас, скажите бога ради,

Так удаётся мысли выражать?

Вот кому следует эстраде подражать,

А то их мысли словно хлопья, лоскуты,

Обрывки фраз, калеки, куцые хвосты.

Рифмуют лишь бы что-то срифмовать

И начинают за шедевры выдавать.

Их песни, что назойливо кружатся,

Вам и в подмётки, если честно, не годятся.

Лель (улыбаясь):

Но знай, Юнон, что истинный творец

Не станет разрушителем сердец.

Себя своим(!) трудом он возвышает,

А труд других ничем не унижает.

Почётен даже самый малый труд,

Растут в нём те, кто за тобой придут.

Их неуклюжие на первый взгляд попытки

Дают фундамент самый первый, самый зыбкий.

Его им нужно будет дале укреплять,

Разрушить и не раз с нуля начать.

Вносить поправки, уточнять рассчёты,

Делить внимание на многие заботы.

И стройку эту бесполезно торопить –

Сперва чем бегать, научись путём ходить.

Так раз от разу будет лучше получаться.

Всему необходимо обучаться.

Юнон:

Как мудро, Лель! Я снова убеждаюсь,

Что по невежеству в сужденьи ошибаюсь,

Но я готов теперь всему у Вас учиться.

Лель:

Мой дорогой Юнон, не бойся ошибиться!

Ошибки свойственны для всех, это нормально,

Всё невозможно сразу делать идеально.

Но ты открыт для перемен – вот это важно!

У каждого накоплен свой багаж, но

Далеко не каждый добровольно согласится

Пересмотреть, что в его жизни пригодится.

Нам часто наши знания мешают,

Когда для нового дорогу преграждают.

Юнон:

Я тоже так считаю!

(поворачивается к матери)

Правда, мама,

Как будто мысли он мои читает прямо!

Мать:

Ты светишься, Юнон! На пользу, видно,

Тебе знакомство с Лелем.

Лель:

Очевидно,

Юнон до нашей встречи был готов,

И он зажёгся бы от чьих угодно слов.

Здесь нет моей заслуги, в самом деле.

Мать:

Без Вас бы мы напрасно прогорели,

Истратив свой огонь на что попало,

Я и сама, скажу, от Вас взяла немало,

И мои дети, вижу, тоже изменились,

Их лица ясным светом озарились.

Юнон:

Что до меня, я точно изменился,

Не сознавая сам, я мудрости учился,

Хоть спорил, но ответ запоминал,

И уже позже сам с собою рассуждал.

Я так усваивал всё то, что Вы сказали.

Лель:

Что, например?

Юнон:

Вы в оде указали:

Не гонят нас враги, а подгоняют,

Хоть этого они не понимают.

Лель:

Ты был на площади?..

Юнон:

Да, был и, что скрывать,

С тех пор я начал глубже размышлять.

Но лишь тогда, когда прочёл я Вашу книгу,

Я понял всю глубокую интригу,

Что жизнь нам преподносит для решенья:

Всему вокруг своё предназначенье,

Нет лишнего в природе ничего.

И разум строгий с логикой его,

И чувства ветреные, и любовь над ними –

Все свою роль играют в пантомиме,

А мы озвучиваем их, даём оценки,

Благоволим ко всем троим попеременке.

Лель (обращаясь к Матери и смеясь):

Вот видите, как сын Ваш рассуждает,

Он мою книгу между строк легко читает!

(поворачивается к Юнону)

Да, кстати, что хотел ты нам прочесть?

Юнон:

Я оду сочинил.

Мать с Лелем (удивлённо):

Да-а-а?

Юнон (слегка кланяясь Лелю):

В Вашу честь.

И, на мой взгляд, неплохо, в целом, удалось.

Сейчас, секунду, позову сюда Авось.

(выглядывает в коридор и зовёт сестру)

Авось, ты где? Иди сюда быстрее!

Авось:

Чего тебе?

Юнон:

Сюрприз! Давай скорее!

Авось:

Иду, иду! Не надо так кричать!

Юнон (разводит руками, как бы оправдываясь):

А по-другому бесполезно её звать.

Да, кстати, Фа сегодня не встречали?

Лель:

Теперь её увижу я едва ли.

Я полюбил себя таким, какой я есть.

Мать:

И это очень радостная весть!

Заходит Авось в шикарном длинном розово-белом бальном платье, отвечая улыбкой на общее изумление.

Юнон:

Вот это ты, Авось, принарядилась!

Мать (бросая короткий взгляд на Леля):

Ну, доченька, ты вся преобразилась!

Лель:

Да просто нету слов от восхищенья!

Как будто ангела предстало нам явленье!

Авось (игриво, делая вид, что не обращает внимания на комплименты):

Чего шумим, а драки вроде нет?

Мать:

Авось, представь, твой брат теперь поэт.

Авось:

Действительно? Ты что-то написал?

Лель:

Он нам ещё ничто не рассказал.

Юнон (принимая торжественный вид):

Сестра и матушка, присядьте, оцените:

Сложил я оду Солнцу, что в зените.

Оно взошло над пасмурным туманом,

Окутавшим мой разум, что обманом

Своих клубящихся и призрачных дорог

Меня сперва в иллюзии увлёк,

Но ядовитые пары от наваждения

Растаяли в лучах поэта-гения.

(поворачивается к Лелю)

Когда я Вашу книгу, Лель, читаю,

Такое чувство, что я улетаю.

Настолько от неё в душе легко,

Настолько проникает глубоко,

Весь сор из головы мне выметает

И свежим воздухом все мысли наполняет.

Я и сейчас, как её вспомню, улыбаюсь,

Едва ли от земли не отрываюсь.

(поворачивается к Матери и Авось)

И вы такое тоже ощущали?

Мать:

Конечно.

Авось:

Да.

Мать:

Мы книгу прочитали

Как ты, Юнон: всю на одном дыханье

И с первых строк знакомо нам порханье.

Как, Лель, Вам это удаётся? Расскажите.

Лель (смеясь):

Я расскажу Вам позже, подождите,

Давайте всё-таки послушаем Юнона.

Юнон:

Поскольку ключ мне не доступен от закона,

То гравитацию вам не преодолеть,

Но, тем не менее, я всё ж дерзаю сметь

Надеется на ваше одобренье...

(в нерешительности мнёт листы)

Поскольку это первое творенье,

То я прошу вас – не судите строго.

Авось (закатывая глаза):

Давай, Юнон! Слов лишних слишком много!

Юнон (продолжая мять листы):

Да-да, конечно. Просто я волнуюсь.

Со временем пройдёт, натренируюсь.

Но я вдруг понял: ничего почти не знаю.

В сравненьи с Вами, Лель, в куличики играю.

Ведь чувствам я не находил признанья,

А это целый океан познанья.

Авось (нетерпеливо):

Юнон, ты знаешь всё, что нужно знать.

Послушай сердце, хватит рассуждать.

Слова, слова... раз приготовил что-то,

Так не томи же, нам узнать уже охота.

Мать:

Действительно, Юнон, ты начинай.

Не обращай внимания, читай.

Уверенность придёт во время чтенья.

Лель:

А я добавлю для приободренья,

Что знание, по счастью, бесконечно,

И расширять своё познанье можно вечно,

Всего никто не знает. Не робей!

Мы все готовы. Начинай смелей!

Юнон (откашлявшись):

Так вот, позвольте, я от сердца зачитаю.

(разворачивает листки)

Закончил только что и наизусть пока не знаю.

(зачитывает с листа «Оду пророкам»):

Пророков нет в своей отчизне

Не потому, что люд убог,

Не от того, что рок капризный

Свой выбор сделать всё не мог,

Но от того, что не умеем

Таких людей распознавать,

А чаще всё же мы не смеем

В них этот редкий дар признать!

Как может тот, кто вырос рядом,

Вдруг оказаться лучше нас?

Когда вся жизнь пред нашим взглядом,

Что смог он скрыть от наших глаз?

Так зависть мощными клещами

Нас давит, сузив кругозор,

Так мы отринем помощь сами,

Так самость вяжет свой узор,

Где каждый узел — неприятье,

Что ни петля — то злой обман,

Стежок – коварное заклятье,

А вместе – сумрачный туман.

Из сплетен связаны одежды

Для всех пророков всех времён.

Так будет, есть и было прежде,

Пока мы суть их не поймём.

Ведь может взгляд наш сквозь наветы

Их сердце доброе узреть,

Понять, принять от них заветы

И в жизнь их воплотить суметь!

Не для себя они страдают,

К нам приходя из лучших мест.

На что идут — отлично знают,

Но принимают этот крест.

Приходят к нам из состраданья -

Помочь, утешить, дать совет.

Но вы, как символы всезнанья,

Уверены: «Пророков нет!

Быть может, где-то, в отдаленье

Бог весть когда и жил пророк,

Но здесь, сейчас... в том нет сомненья,

Он появиться бы не смог».

Я вам открыто заявляю,

Клеветники: «Сгоните спесь!

Я верю... Нет! Я точно знаю:

В моей стране пророки есть!»

Все аплодируют.

Мать:

Как хорошо, Юнон!

Авось:

Как точно ты подметил!

Какой прекрасный стих!

(переводит восхищённый взгляд на Леля)

Как ярок он, как светел!

Мать:

Влиянье мастера видно! Ничто не скажешь.

Пойдём, Юнон, ты мне ещё стихи покажешь.

Юнон (улыбаясь комплиментам и не понимая намёка):

Их нету больше. Я б хотел ещё остаться

И с Лелем хоть немного пообщаться.

Мать (настойчиво):

Пойдём. Ты что не видишь?

(указывает глазами на смотрящих друг на друга без отрыва Авось и Леля)

Ну, пойдём.

Оставь сестру с твоим учителем вдвоём.

Юнон нехотя следует за матерью. Уходят.

Сон 3.
Авось

Там же. Лель и Авось наедине.

Авось (проводя пальцами по лицу там, где были борода и усы):

Мой Лель, ты молодеешь ежечасно!

Лель:

С тобою время надо мной не властно!

Авось:

Боюсь, тебя я скоро не узнаю:

Младенцев я почти не различаю.

(смеётся)

Лель (смеясь и приобнимая её за плечи):

Насмешница моя, ведь ты виною,

Что не прикрыт я больше бородою.

Благодаря тебе я изменился, снова юн!

Хотя росла она прилежно много лун,

Но вмиг исчезла, только ты взглянула.

Авось (смеясь):

Не взгляд, а лезвие! Да-а, я бы не рискнула

На твоём месте попадать под этот взгляд!

Лель:

О, быть пронзённым им, поверь, я только рад!

Прошу, не отводи, в нём жизнь моя таится!

Авось (становясь серьёзной, с сомнением и надеждой глядя ему в глаза):

Неужто это правда? Мне не снится?

Ведь это я, кому так сладко говоришь?

Лель:

Конечно, ты!

Авось (тревожно):

Мой Лель! Тогда меня простишь

За то, что только что я над тобой смеялась?

Лель:

Да что ты! Моё ухо наслаждалось

От этого божественного звука!

Тебя мне видеть сладостная мука,

Быть рядом, слышать голос, прикасаться,

Любовью безгранично упиваться!


Авось:

Ты так красиво говоришь, а я не знаю,

Как чувства выразить свои... но я летаю,

Лишь только вспомню о тебе... мне так свободно...

Ты понимаешь?

Лель (беря её за руки и глядя в глаза):

Понимаю превосходно!

Ни слов, ни действий – ничего не надо!

Достаточно присутствия и взгляда.

Ведь всё понятно! Взор твой так ласкает!

Ни днём, ни ночью он меня не отпускает

В нём растворяюсь, словно капля в океане,

В нём забываюсь, он меня куда-то манит.

Куда не знаю, но хочу туда скорее.

Прожил немало я, но в нём живу живее,

Насыщеннее, глубже, интересней,

В нём проза жизни обернулась песней!

(кладёт её руку к себе на грудь)

Ты чувствуешь, как сердце моё бьётся?

Оно к тебе, любовь моя, поближе рвётся!

Авось:

Конечно, чувствую и даже не рукою,

Ведь моё сердце так же бьётся в такт с тобою!

Оно всё чувствует, всё видит и внимает

Другому сердцу, если то к нему взывает.

Язык сердечный словом не опишешь,

Но изъясняться им легко. Ты его слышишь?

Она прикладывает его руку к своей груди, а свою к его. Они закрывают глаза и замирают на несколько секунд.

Лель (понимающе кивая и улыбаясь):

Какой прекрасный ритм у двух сердец!

Ничто им не мешает наконец.

Все домыслы, сомненья испарились,

Когда они друг другу отворились.

Безумен ль я? О том не мне судить,

Хочу всем естеством своим любить!

Пускай я выгляжу со стороны нелепо,

Пускай считают, что отдался чувству слепо,

Но разве в счастье можно упрекать?

Сойду с ума, чтобы счастливым стать!

Авось:

Я как во сне! Не верю в своё счастье!

Лель:

Сон иль не сон, над нами он не властен!

Теперь уже ничто не помешает мне!

Пусть наша встреча сон! Любить во сне

Не менее приятно, даже боле,

Здесь многое подвластно нашей воле,

Здесь можно, не скрываясь, быть собой...

Здесь можно быть! Здесь можно быть с тобой!

Хочу любви отдаться без остатка!

В ней раствориться целиком так сладко!

Авось:

Ты прав, мой Лель! Да, в ней одной спасенье!

Лель:

Отдамся весь без тени сожаленья!

Раздаётся стук в дверь.

Сон 4.
Отец

Кабинет. Лель и Авось сидят на диване. Заходит Юнон.

Юнон:

Прошу прощения, что вынужден вломиться,

Но наш отец домой изволил возвратиться.

Авось (обеспокоенно поясняет Лелю):

Отец слегка угрюмый человек

И в знойный жар увидит лёд и снег,

Так что не стоит сильно огорчаться,

Если он вздумает к чему-то придираться.

Лель (умилённо):

Меня сейчас не просто огорчить,

Я счастлив так, как только можно быть.

Заходит Отец, за ним Мать.

Отец:

Прошу прощения, был занят, много дел,

Но вроде бы я вовремя успел.

Вы, видно, Лель?

Лель:

Да.

Отец (протягивая руку):

Нашему знакомству

Я рад.

Лель (отвечая на рукопожатие):

Взаимно.

Отец:

Моему потомству

Понравились и Вы, и Ваша книга,

В чём для меня, признаюсь, лёгкая интрига,

Ведь они редко могут в чём-то согласиться,

Но раз во мнении смогли объединиться,

То Вы действительно талантливый поэт.

Лель:

Благодарю.

Отец:

Открою Вам секрет:

Пока я ехал, книгу тоже прочитал.

Все оживились.

Юнон:

Ну как?

Авось:

Понравилась?

Мать (озабоченно):

Я вижу, ты не спал.

Отец:

Да, эту ночь я даже глаза не сомкнул.

Как только первый лист перевернул,

То время для меня остановилось.

Признаюсь, Лель, неплохо получилось!

Авось (восхищённо):

Он гений, папа!

Юнон:

Лель вдохновил, отец...

Мать (помогая снимать плащ Отцу):

Я рада, что ты дома, наконец.

Юнон:

...меня на оду. Этой ночью написал!

Отец:

Ну, надо же! Так ты поэтом стал?

Мать (заботливо):

Давай на место вещи унесу.

Юнон:

Я сбегаю сейчас и принесу!

Отец (отдавая вещи Матери)

Постой, Юнон, дай время отдышаться.

Лель:

Он молодец!

Авось:

По правде!

Юнон:

Рад стараться!

Отец:

Как высплюсь, непременно прочитаю.

Сейчас хотелось бы горяченького чаю!

Что, дорогая, можно чай нам в кабинет?

(поворачивается к Лелю)

Не против чая?

Лель:

Почему бы нет.

Мать (хлопотливо):

Конечно, я сейчас. Авось, поможешь?

А ты, Юнон, на стол пока разложишь

Тарелки, чашки?.. Скатерть не забудь!

Она в комоде.

Юнон:

Справлюсь как-нибудь.

Мать и Авось уходят, Юнон начинает собирать на стол, Лель с Отцом присаживаются на диван.

Отец:

С годами начинаешь понимать,

Что надо долг традиции отдать.

В народе принято сначала угостить,

А уж потом о важном деле говорить.

Сейчас отведаем чайку за нашу встречу,

Затем задам вопрос.

Лель:

Я Вам отвечу

На всё, что спросите, детально и исправно,

Хоть позже, хоть сейчас.

Отец (оценивающе разглядывая Леля):

Ну, вот и славно!

Приятно видеть в Вас такое рвенье:

Восторг ещё не погасил движенье,

Блаженство не растлело ещё в лень,

И счастья свет не превратился в тень,

Что затмевает продолжение пути.

Отец оглядывает комнату с видом вернувшегося хозяина. Подходит к книжным полкам, осматривает их. Лель встаёт и следует за ним.

Пока Вы ещё можете идти

Дорогою восторга и печали.

Два этих спутника Ваш путь определяли.

Настанет час, Вы их перерастёте

И новою дорогою пойдёте.

Когда эмоции утратят свою силу,

Вы удивитесь вновь раскрывшемуся миру.

(берёт одну книгу, вертит в руках и ставит обратно)

А книга Ваша в самом деле хороша,

От её звуков просыпается душа,

Её симфония уносит к временам,

Когда в беспечности писал стихи я сам.

Лель (с интересом):

Писали?! Но однажды перестали?

А почему? Неужто Вы устали?

Отец:

Не в этом дело, понял – смысла нет.

И даже хуже: в записях лишь вред!

Юнон:

Как так?! Не понял!

Лель:

Что Вы говорите?

Отец:

Всё просто.

Юнон:

Поясни.

Отец:

Вы рассудите:

Ну, что, ну, написали, скажем, вы

Ну, две, ну, даже сотни две главы,

Всё так красиво живописно написали...

Но этим действием вы мысль свою сковали!

И книга ваша – крест с её могилы.

(обращается к Лелю)

Вы извините за метафору, мой милый,

Но это так, ведь мысль не может задержаться,

Она живёт и продолжает развиваться.

Что на бумаге – то статичный отпечаток,

Текст не изменчив – в этом главный недостаток.

Когда такое понимание приходит,

То всё желание писать само проходит.

Лель (доставая из кармана чёрный платок и вытирая им лоб):

Ну вот, опять! Всё так прекрасно было!

С уходом Фа я уже думал: «подфартило,

И я смогу здесь дальше беззаботно жить».

Отец:

Такого, Лель, не может просто быть!

Заботы – это двигатель прогресса,

Не может быть развития без стресса,

Спокойствие приводит к разложенью,

Так что приветствуйте всё, что ведёт к движенью.

Заходят Мать и Авось, заносят чайник, заварник и калачи. Лель, Юнон и Отец подсаживаются к столу.

Лель (озабоченно беря чашку):

И что под этим Вы имеете в виду?

Отец (пригубив чай):

Что ж, я пример из своей жизни приведу

(И это, кстати, будет тот вопрос,

Что я хотел задать Вам, Лель, всерьёз):

Бывало ль так, что Вы запишете всё складно,

Оформите, прилижете парадно,

Но что-то всё-таки Вам не даёт покоя,

Текст говорит немного... но иное.

Лель (удивлённо поворачиваясь к Авось):

На днях как раз я эту мысль говорил!

Авось, ты помнишь?

Авось (с обожанием):

Ты прекрасен был!

Такую речь пред конференцией сказал,

Что просто ей меня очаровал.

Отец:

Ну вот, Вы видите, Вам это всё знакомо.

Вы знаете: двусмысленность влекома

За каждой строчкой, что на лист ложится,

За каждой записью след домыслов ветвится.

Но даже если б Вы того не знали,

То это выяснится сразу, только б дали

Вы почитать кому-нибудь своё произведенье,

Из текста выудят тот час иное мненье.

Вы поразитесь, как слова преобразятся,

Как непохоже они могут трактоваться!

Юнон:

Не то же ль самое и устно происходит?

И в сказанном любой своё находит.

Авось:

Действительно, всё можно исказить...

Отец:

Но говорящий может тут же уточнить,

В то время как писатели не знают,

Какие мысли своим текстом вызывают.

Когда заметил я особенность такую,

Писать, чтоб кто-то видел, не рискую.

Пусть мысль моя не трогает листа,

Пускай её несут из уст в уста.

Коль важная – потомки не забудут,

Друг другу шёпотом иль в голос вторить будут.

Коль мысль достойна – так она живёт,

А недостойная пусть лучше пропадёт.

Но правы вы, ведь дело не в словах,

А в тех, кто слышит их.

Мать:

Да, дело всё в умах.

Юнон:

Не видеть леса, коль волков бояться!

Раз неизбежно будут мысли искажаться,

То, что нам делать? Не общаться вовсе что ли?

Отец:

Заставить понимать других – не в нашей воле,

Мы можем непрестанно объяснять

И только так их мысли изменять.

Лишь непосредственное устное общенье

Развеять сможет недоразуменье.

Вы вспомните, священные писанья

Во всех народах – устные сказанья.

Пророки не писали книги сами,

Весь текст записан их учениками,

Не редко много позже их ухода.

Мы видим, сколько полегло народа

От разных толков и интерпретаций,

От бесконечных уточнений, реформаций.

Так мысль записанная смысл свой теряет.

Авось:

Такое рассуждение пугает,

Ведь получается, чтоб зло не создавать

Ни в коем случае не следует писать.

Юнон:

Вся письменность тогда – исчадье ада.

Её забыть, а лучше запретить бы надо.

Лель опять начинает вытирать лоб чёрным платком.

Мать:

Возможно, стоит сделать нам акцент

На более существенный момент,

А именно – ответственность за слово,

Я с этой стороны признать готова

Необходимость контролировать слова.

Отец:

Конечно, дорогая, ты права.

Да в этом, собственно, и кроется вопрос

Для тех, кто словом занимается всерьёз:

Что стоит нам писать и говорить?

Ведь в этом очень аккуратным нужно быть.

Как думаете, Лель, не правда ль это:

Равняется ответственность поэта

Числу людей, кого он вдохновлял?

За всех, кого вокруг себя собрал,

Оратор в полной мере отвечает,

Писатели – за тех, кто их читает,

Учителя – за тех, кого учили

И все за всех, кого мы приручили.

Лель расстегивает воротник пиджака, за которым показывается чёрная рубаха. Вслед за ним остальные достают чёрные платки – кто обмахивается, кто промакивает лицо.

Лель:

Ну вот, опять мне что-то стало дурно...

Авось (с укором):

Отец, веди себя, пожалуйста, культурно!

Мой Лель и так уже немало перенёс,

Ещё и ты тут учиняешь свой допрос!

(повернувшись к Лелю)

Не слушай, Лель, он вечно всех пугает.

Отец:

Не-ет! Лель меня отлично понимает!

Я вовсе и не думаю пугать,

Но с кем природу мысли обсуждать,

Если не с тем, кто овладел легко умами

Моих детей... а также их сердцами.

(подмигивает Авось)

Он лучше нас познал, что мысли в жизни значат,

Какие радуют, а от которых плачут.

(обращается к Лелю)

Одно особо интересно в этом мне:

Живут ли они сами по себе,

Иль разум их всего на миг рождает,

А как оставит мысль, та тут же умирает?

Лель (откашлявшись, нехотя начинает рассуждение):

Я полагаю, мысль сама бессмертна,

Но временно быть может не заметна.

Мы для себя её тем больше открываем,

Чем больше времени над нею размышляем.

Да, верно, мысль – существо живое,

Трепещет вся, не ведая покоя,

Меняется, как только ум коснётся,

То углубляется, то ловко увернётся,

Заставив перейти на мысль другую;

В уме устроит чехарду такую,

Что ни на миг на ней не можешь задержаться...

И постоянно продолжает изменяться.

То удивительно, что самый факт мышленья

Является причиной измененья.

Юнон:

Не могут ли слова здесь пригодиться?

Ведь в них могла бы мысль закрепиться.

Пускай записанное отразит не всё,

Но сохранит хоть что-то от неё.

Мать:

Слова ветшают, блекнут, исчезают,

Потомки их значенье искажают,

Так, чтобы мысль ту же выражать,

Слова необходимо изменять.

Вот, чтобы связь с ней сохранилась эта,

Писателей возникла эстафета.

По вехам слов они её находят

И смысл до читателя доводят.

Я думаю, что труд их не напрасен.

Отец (смеясь):

Не буду спорить. Спор с женой опасен!

Лель:

Фу, отлегло! А то тоска вернулась.

Юнон:

И мне от слов твоих, отец, слегка взгрустнулось.

Лель:

Природа женская у мысли, несомненно:

Нарядов нужно много непременно,

Чтобы она могла собою оставаться,

И люди ею продолжали восхищаться.

Чтобы она могла и дальше привлекать,

Её словами нужно переодевать!

Отец:

Вот я и думаю: быть может, всё напрасно?

Мысль не поймать словами, это ясно.

Юнон:

Зато они кого-то направляют,

Додуматься самим им помогают.

Ведь память у людей совсем слаба,

Она с трудом способна удержать слова,

Но то, что словом будет не закреплено,

Тому тот час забыться суждено.

Авось:

Мне проще понимать по ощущеньям.

Мир интеллекта движется сомненьем,

А в ощущениях сомненья быть не может:

Они иль есть, иль нет.

Юнон:

Но чувство не поможет

Поставить точку в понимании чего-то.

Авось:

Тебе во всём конкретики охота!

Отец:

Не раз я в своей жизни ставил точку,

Но та упрямо продолжала строчку.

Любая точка непременно растроится

И в многоточие однажды превратится...

Мать:

Мне в этом видится своё очарованье,

Прекрасно, когда нету окончанья.

Так можно улучшаться бесконечно.

Отец:

Да, только жизнь проходит быстротечно,

И многим хочется в потоке улучшений

Схватиться за уступы достижений,

Чтоб задержаться и вкусить от плода славы,

Тем скорость потеряв.

Лель:

Вы в чём-то правы,

Но созерцание удачных достижений

Даёт нам силу для дальнейших продвижений.

Особенно, когда они прекрасны,

Ведь людям надо знать, что не напрасны

Их подвиги, они ведут к чему-то,

Что пригодятся их усердия кому-то...

Издалека доносится звонок будильника. Все замерли и переглянулись.

Отец (после короткой паузы):

Я думаю, что нам пора прощаться.

Лель (вздохнув и согласно кивая в ответ):

Конечно. Я к вам буду возвращаться.

Я просыпаюсь, ну а вы пока поспите.

Мать:

Мы будем ждать Вас с нетерпеньем, приходите!

Авось:

Ты не забудешь про меня?

Лель:

Авось, как можно?!

Представить жизнь, где нет тебя мне невозможно,

Ты в моих мыслях и во сне и наяву,

Я только ради наших встреч теперь живу!

Авось (прижимаясь к нему и жмурясь от удовольствия):

Ну, ладно. Я уже скучаю очень!

Лель:

Как дни длинны, и коротки как ночи!

Отец:

Ну, хватит, голубки, разворковались.

Там наяву уже, поди, Вас все заждались.

Лель (грустно):

Да вот как раз совсем наоборот,

Меня там одиночество лишь ждёт.

Мать:

Не забывайте про лечебные слова!

С утра и вечером, хотя бы раза два!

Юнон:

Учитель! Можно так Вас называть?

Мне так хотелось бы от Вас ещё узнать

Хоть что-нибудь.

Отец:

Он скоро возвратится.

Ну, всё, уходим, мы мешаем пробудиться.

Лель:

Мы непременно встретимся, друзья!

Не в силах дольше оставаться я...

Лель засыпает, просыпается старый поэт.

День 4.
Рассвет

Старый поэт бодро встаёт, подходит к столу, выключает будильник, садится и начинает перекладывать листы рукописи, едва обращая на них внимание.

Поэт (задумчиво улыбаясь):

Сегодня, однако, сон был намного лучше. Это уже совсем другое дело! Хотя всё равно не обошлось без ложки дёгтя. Опять во мне зародилось сомнение. Не Фа, так этот отец! Ну ладно, хотя бы остался и вкус мёда.

(потягивается с наслаждением)

Как жаль, что я не могу всё время спать! Хотя и так сплю больше положенного. Все бока уже отлежал.

(нахмурив брови, смотрит на будильник)

Зачем это я его заводил?.. А-а! Пенсию должны принести.

(подходит к зеркалу)

Весь опух уже! Нельзя без движения, нельзя! Сходить прогуляться что ли?

(подходит к окну)

На улице, похоже, зябко и дождь, вроде, накрапывает... Ну точно! Правда, на востоке небо уже прояснилось. Хоть рассвет видно!

(смотрит вдаль)

Красиво! Сколько раз видел, а всё равно приятно смотреть!

(некоторое время наблюдает)

Даже сил вроде как прибавилось!

(делает небольшую зарядку, оглядывает комнату, вздыхает)

Однако, как здесь всё неприглядно! Как тоскливо! И день тянется дольше недели. Ну, ничего, надо как-то продержаться 12 часов, а там постараюсь опять заснуть. Надо не забыть сходить в аптеку за снотворным.

(возвращается к кровати, заправляет её, садится на покрывало)

Моя милая Авось!.. Может, я и правда с ума сошёл?.. Сижу тут себе на уме...

(грустно смеётся)

А даже если и так! Почему бы и нет? Кому какое дело? Ну, сошёл с ума ещё один старик. Сидит потихоньку у себя дома, никого не трогает... и его никто не трогает... Правильно, кому он нужен?! Трогать его ещё!.. Вот сам себя и развлекаю.

Много нас таких Пигмалионов[22], которые создают для себя объект поклонения... и поклоняются, поклоняются...

(театрально кланяется во все стороны)

...влюбляются в него. Только где бы мне найти сейчас такую Афродиту, которая смогла бы дать жизнь моей Авось? И как, скажи мне, Пигмалион, ты её разжалобил-то? Какую молитву возносил?

Складывает руки в молитвенном жесте и закрывает глаза. Раздаётся звонок у входной двери, заставляющий его вздрогнуть. Подходит к двери, вглядывается в глазок, но ничего не видит.

Поэт:

Кто?

Голос:

Служба доставки пенсии.

Открывает. Заходит девушка с капюшоном на голове. Он пропускает её внутрь и закрывает дверь:

Поэт (осматривая вошедшую):

Вы вижу новенькая. А где Маргарита Николаевна?

Девушка:

Она уже сама на пенсии. Теперь я к вам ходить буду.

Девушка снимает капюшон, и он узнаёт в ней Авось, хватается за сердце и медленно садится. Она встревоженно пытается его поддержать.

Девушка:

Вам плохо?

Поэт (мотая головой и улыбаясь):

Нет, наоборот... хорошо! Даже очень хорошо.

Девушка (удивлённо поднимая брови):

  • Тогда распишитесь. Вот Ваши деньги.

Он расписывается не сразу, так как пытается унять дрожь в руках. Заметив её взгляд, пытается оправдаться.

Поэт:

Это они от волнения дрожат. Так-то я ещё вполне в силах.

Девушка:

А что Вас так взволновало?

Поэт:

Вы знаете, сон только что видел... странный.

Девушка:

Так я Вас разбудила? Извините...

Поэт:

Нет-нет! Я уже не спал. Когда Вы позвонили, я уже минут 5-10 как не спал. Но... а у вас бывают странные сны?

Девушка:

Ну, я думаю, они у всех бывают иногда. Вы извините, но мне пора идти, ещё столько людей обойти надо.

Поэт (огорчённо):

Да-да, конечно, я понимаю.

Девушка:

А тут ещё на улице дождь некстати.

(складывает документы в сумочку и накидывает капюшон)

Опять! Ведь был недавно.

Поэт (отрешённо глядя на неё):

И как не вовремя...

Девушка:

Забавно! Как нынче часто льют дожди. Ну, я пошла...

Поэт (выкрикивает, но потом спохватывается):

Нет, подожди!!! …-те.

Она удивлённо смотрит на него, а он лихорадочно пытается придумать повод, чтобы задержать её подольше, но ничего не приходит на ум, и он сдаётся.

Поэт:

На улице дождь, а Вы без зонта. Пожалуйста, возьмите мой.

Девушка:

Нет, я не могу.

Поэт:

Но почему? В следующий раз принесёте или может как-нибудь по пути...

Девушка (смущаясь):

Я не могу взять чужую вещь. Это у меня с детства такое. Так что благодарю, конечно, но не надо. До свидания.

Поэт:

Ну, тогда позвольте я Вас провожу.

Девушка:

Не надо, ну что Вы!

Она засмущалась ещё больше, а он залюбовался ею, но быстро спохватился и встряхнул головой.

Поэт (оживлённо встаёт):

Мне полезно! Я засиделся уже здесь.

Девушка:

Нет-нет!

Поэт:

Пожалейте Вы меня! Мне же надо двигаться! Обещаю, что приставать не буду...

(говорит быстро, чтобы она не успела его перебить и одновременно одевается, не оставляя ей выбора)

...Вы сегодня первый день работаете, ещё, наверняка, никого тут не знаете, а я-то со всеми пенсионерами знаком. К тому ж, вы сами понимаете, нам старикам приятно с молодыми поговорить. Не хватает общения. Вот Вы посмотрите на меня! Видите, я уже отёк весь, сижу постоянно дома без движения. Можно ли назвать это нормальной жизнью? Конечно же нельзя! Ведь жизнь – это движение, а когда не двигаешься целыми днями, то что это за жизнь?

Девушка:

Ну, если только так...

Поэт:

Вот я и готов.

Выходят за дверь, он захватывает с собой два зонта и чёрную шляпу.

Поэт (закрывая дверь):

Вы любите поэзию?

Девушка:

Да, конечно. Особенно мне близки германские авторы.

Поэт:

Это прекрасно! Извините, секундочку...

(открывает дверь, меняет шляпу на белую и закрывает замок. Их шаги удаляются, его голос становится тише)

...германская поэзия – это прекрасно! Я думаю, нам будет, о чём поговорить...

Выходит Морфей в костюме конферансье.

Морфей:

Друзья, мы с вами вместе были

Три ночи и четыре дня,

С героем воду проходили

И испытания огня,

Прошли сквозь медных труб звучанье,

Болезнь сомнения прошли,

Преодолев тоску, отчаянье,

Уверенность в себе нашли.

(Прохаживаясь, осматривает декорации на сцене. Останавливается посередине и разводит руками.)

Вот и финал. Судьба Пигмалиона

Не умаляет справедливости закона:

К чему стремимся, то и получаем,

Если достаточно усилий прилагаем.

Ведь каждый труд обязан награждаться,

По устремлениям всем будет воздаваться.

Переживания совместные сближают,

В них появляется и познаётся друг,

И след неизгладимый оставляют,

Понятней делая события вокруг.

Я буду помнить нашего героя,

Надеюсь, вспомните о нём и Вы.

Пусть пьеса наша не даёт покоя,

Питая ваши чувства и умы.

Пускай она вам в жизни пригодится.

И с мыслями о ней исчезнет страх,

Ведь трудностей бояться не годится

Ни в явной жизни, ни в иных мирах.

Всего хорошего! Надолго не прощаюсь,

Был рад общению, но мне, увы, пора.

К своим обязанностям кротко возвращаюсь.

Желаю всяких благ, любви, добра!

Мой долг исполнен в этот вечер перед вами.

Пока, друзья! «До скорых встреч», – скажите мне.

Как догадались вы уже, наверно, сами,

Я скоро снова к вам вернусь, но... в вашем сне!

Конец

Сноски

  1. Морфей (Μορφεύς – «тот, кто формирует [сны]») – бог сновидений в греческой мифологии.
  2. Иога́нн Во́льфганг фон Гёте (нем. Johann Wolfgang von Goethe, 1749-1832) – немецкий поэт и учёный, автор трагедии «Фауст».
  3. Джанни Родари (итал. Gianni Rodari, 1920-1980) – итальянский писатель, автор сказки «Чиполлино».
  4. Уильям Шекспир (англ. William Shakespeare, 1564-1616) – английский драматург и поэт, автор популярных пьес, сонетов и поэм, в том числе «Ромео и Джульетта».
  5. Лель — бог любви у славян.
  6. Моська — в басне Ивана Крылова маленькая собачка, которая лаяла на слона, желая показать, что она его не боится и, значит, превосходит силой.
  7. Прокруст (др.-греч. Προκρούστης «растягивающий») – в греческом мифе разбойник, заманивающий путешественников в своё жилище и укладывающий всех в свою кровать, тем кто был короче, он вытягивал ноги, а кто длиннее – обрубал, – олицетворение человека, желающего всё подогнать под свои рамки.
  8. Пиит – поэт (устаревшее)
  9. Иеро́ним Босх (нидерл. Jheronimus Bosch, 1450 – 1516) – нидерландский художник, известен загадочными картинами с фантастическими животными, составленными из перепутанных частей тел.
  10. Юнона (лат. Iuno) — древнеримская богиня, супруга Юпитера, богиня брака и рождения, материнства и женщин.
  11. Тесей (др.-греч. Θησεύς) – герой, победивший Прокруста. Он уложил того в собственную кровать и отсёк голову.
  12. Рулады – здесь благозвучные песнопения.
  13. Вьяса (санскр. व्यास, Vyāsa) – предполагаемый автор Вед.
  14. Нерон (лат. Nero, 37-68гг) – римский император, первый официальный гонитель христиан.
  15. Иуда Искариот (ивр. יהודה איש קריות‎) – ученик Иисуса Христа, предавший его.
  16. Девадатта (санскр. देवदत्‍त) – двоюродный брат Гаутамы Будды, попытавшийся сделать раскол в его общине.
  17. Патрон – покровитель, защитник.
  18. Артур (англ Arthur, V-VIвв) – легендарный король британцев.
  19. Мордред (англ Mordred) – сын, племянник и предатель короля Артура.
  20. Икар (др.-греч. Ἴκαρος) – в греческом мифе сын великого мастера, сделавшего ему крылья из воска. Вопреки предупреждению отца, он захотел подняться к самому Солнцу. Воск расплавился, и Икар разбился.
  21. Феникс – в мифах многих народов птица, сжигающая себя в конце жизни и появляющаяся заново из собственного пепла. Олицетворение закона циклов.
  22. Пигмалион (др.-греч. Πυγμαλίων) – в греческом мифе скульптор, сделавший такую красивую статую девушки, что влюбился в неё. Видя его страдания, богиня любви Афродита оживила статую.

О пьесе «Лель»

Идея написать пьесу пришла в походе по Алтаю, когда пришлось провести весь день в палатке из-за дождя. Это было прекрасное и редкое время свободного неторопливого чтения. Удалось весь этот день посвятить чтению «Фауста» Иоганна Вольфганга фон Гёте. Глубокий философский смысл этого произведения, ритм слов, а также величественный вид горы Белуха, красовавшейся на другом конце Аккемского ущелья и отражавшейся в Аккемском озере, создали необходимую атмосферу для создания идейного магнита будущей пьесы.

В этом походе было написано лишь несколько страниц, а основная работа велась уже в городе Кемерово, после возвращения.

Сюжет «Леля» не сразу был продуман. Сначала появлялись отдельные мысли и стихотворные зарисовки, которые группировались по смыслу и постепенно составляли какой-нибудь фрагмент пьесы. Потом эти фрагменты как штрихи вырисовывали сюжет, и когда основная его линия обозначилась, началась работа над недостающими частями и гармонизацией между собой уже существующих.

Первая цельная версия пьесы была закончена 8-го августа 2013 года, ровно через год после начала её написания. Она была показана некоторым людям и затем по результатам обсуждения и с учётом высказанных замечаний и пожеланий была значительно доработана как по форме, так и по содержанию. На это ушло ещё 3 месяца. Однако довольно много фрагментов и идей всё ещё не было включено в текст пьесы. Специально сделав паузу в несколько месяцев, чтобы убрать «замыленность» восприятия, работа над «Лелем» возобновилась и завершилась 8 мая 2014 года, имея результатом 3-ю версию произведения, включающую в себя все основные идеи и практически все наброски и зарисовки.

Опубликованная в этой книге версия пьесы прошла ещё 3 небольших пересмотра и доработки, обогатившись также иллюстрациями. Перед самой печатью, в процессе подготовки макета книги, были внесены ещё несколько небольших изменений и добавлено стихотворное посвящение. Также художники дорисовали недостающие изображения.

В итоге, по сравнению с первоначальной версией, объём пьесы, с которой читатель познакомился в этом издании, вырос округлённо на 2000 слов, существенно улучшившись как по стихотворному качеству, так и по цельности самого произведения.

Заложенная изначально цель пьесы к моменту издания окрепла и приобрела конкретные формы. Эта цель заключается в том, чтобы посредством философских рассуждений способствовать укреплению в людях чувства терпимости к инакомыслию и «странностям» других людей, показать, что все наши представления о мире и окружающих людях складываются лишь исходя из нашего собственного опыта и далеко не объективны, что любой новый, пусть даже и незначительный с виду, факт или идея могут совершенно изменить наше понимание происходящего и отношение ко всему вокруг. Пьеса обильно снабжена ссылками на античные мифы, иллюстрируя их иносказательность. Подчёркивается уникальность каждого человека, то, что даже самые странные его поступки имеют своё обоснование, что непонятное не значит неправильное или глупое.

Бесспорно, что не для всех читателей эта пьеса будет интересна, но также не вызывает сомнения, что некоторым она придётся по душе, вызвав в них ответные мысли и чувства. Для таких единомышленников она и писалась.

Об авторе

Павел Николаевич Малахов своё творчество начал со школьного сочинения на новогоднюю тему, переросшее разбуженным воображением в рассказ на несколько десятков страниц. Первые стихи появились в 15 лет как результат игр с другом. Это была проба сил и работа над формой. Содержание практически не имело значения. Было исписано несколько 18-ти листовых школьных тетрадей в линейку, которые по прошествии двух десятков лет (или около того) были сожжены, знаменуя переход к совершенно иному отношению к слову.

Персональный сайт: http://24pm.org

Страницы в соцсетях: vk.com/pm.poet * facebook.com/pm.poet * stihi.ru/avtor/pavelmalakhov * proza.ru/avtor/pavelmalakhov


Скачать книгу

  • Cкачать это произведение можно в PDF формате А5 (макет книги с иллюстрациями) и А4 (обычный лист) в PDF и ODT (исходный текст) форматах.